Разборы
Vladimir Karpukhin

«Теперь на мне лежит ответственность»: первое интервью Голунова после освобождения

К корреспонденту в квартиру, где и проходил обыск, пришла Ксения Собчак.

По словам Собчак, Иван Голунов сам позвонил ей и она не просила у него об интервью, а то, что первое интервью он дал именно ей, объясняется их совместной работой: «Я с Ваней долгие годы делала вместе „СобчакЖивьём“, а теперь он помогает в „Осторожно, Собчак!”. И я его очень люблю и все эти долгие дни старалась как и все помогать».

О поддержке коллег и людей

Я был совершенно поражён. Мне что-то говорили конвойные, сотрудники полиции. Я этого всего не понимал, у следователей окна выходят во внутренний двор. У меня даже выглянуть не было возможности. Но когда в суде сквозь закрытые окна я услышал все эти крики — это была какая-то фантастика.

И когда вышел, получил постановление о прекращении дела, и были везде камеры. Обычно я с той стороны. И теперь на мне лежит какая-то ответственность. Мне нужно оправдать доверие и чем-то отплатить.

О панических атаках

Есть нерв на эту тему. Нужно прийти в себя. В первый день я думал, что у меня будет все нормально. Но к вечеру у меня и у близких начались панические атаки.

О слежке

У меня был опыт, когда я вычислял слежку. Это не паранойя, потом находились подтверждения. Мне казалось, что я более-менее внимательно себя веду. Сейчас очень нервно, тревожно, всё ли я контролирую.

О моменте задержания

Первой мыслью было — это какой-то гоп-стоп, сейчас я лишусь всего. Первая идея: «Со мной ли компьютер?». Компьютер был не со мной, и я немножко расслабился. Они подскочили, закрутили руки за спину, начали кричать: «Пароль блокировки!» Я говорю: «Нет, я не буду говорить пароль блокировки телефона». Подъехала машина, меня стали запихивать: «Вы задержаны, уголовный розыск!»

На вопросы журналиста о том, кто его задерживает, ему говорили: «Ты не догадываешься?», пока один из полицейских не заявил, что его задерживает наркоконтроль. Когда Голунов спросил, почему его везут в отделение не по месту задержания, ему ответили: «Мы можем работать где угодно, главное — чтобы работали по статье».

О понятых

Меня ещё напрягло, что сотрудники здоровались со всеми, в том числе с понятым. А потом пришел чувак и сказал понятому: «Привет, Серёга, ты чо, болеешь?», потому что он был в марлевой повязке.

Со вторым понятым не особо кто-то здоровался.

О моменте обнаружения наркотиков

В отделении Голунову не давали позвонить адвокату: «Ты вообще ещё не задержан, говорили они человеку, у которого наручники застегнуты за спиной».

Наручники сняли, когда приказали журналисту раздеться. В этот момент у него забрали рюкзак.

Рюкзак со стула они перекладывают на стол. Открывают большое отделение рюкзака. И сверху, я вижу, лежит пакетик с какими-то маленькими цветными шариками.

Рюкзак Ивана Голунова Кадр YouTube-канала Ксении Собчак

О пресс-картах

В ходе досмотра они у меня обнаружили пресс-карты, удостоверения журналиста. Спрашивают: «Ты журналист?» Я говорю: «[Буду разговаривать] только в присутствии адвоката» Они: «Это, наверное, поддельные». Куда-то ушли, потом пришли и стали выяснять подробности, что я за журналист.

Я им сказал: «Возьмите, погуглите, вас же в гугле не забанили. А мне нужен адвокат, можете заодно и номер адвоката нагуглить».

О травмах

В пункт медосвидетельствования Голунова везли в гражданской машине, на которой поменяли номера: «Не понимаю, неужели это была такая тайная спецоперация. Но как шутили потом другие сотрудники, они не хотели платить штрафы за езду по выделенке».

После выхода из центра освидетельствования Голунов, чтобы привлечь внимание, схватился за лавочку, и закричал, что никуда не пойдёт, пока не приедет наряд полиции.

Во время попыток засунуть его в машину журналист ударился головой о ступеньку, и на него упал оперативник. Затем один полицейский пошел за машиной, второй поставил ногу Голунову на грудь, чтобы он не шевелился.

В понедельник-вторник были болезненные ощущения. Потом они прошли. Но потом опытным путем я установил, что мне некомфортно, когда я обнимаюсь.

Об обыске дома

Процедуру обыска Голунов называет хаотичной: сотрудники полиции искали наркотики в случайных местах квартиры.

Я говорю: «А мы можем как-то последовательно идти от окна к стене, чтобы не рассеивалось внимание?» Сейчас мы смотрим на шкаф и не видим, что происходит за спиной, где стояли оперативники. Они говорят: «Не твоё дело».

Голунов иронизирует, что во время досмотра полицейских не смутила книжка «Учим Коран на арабском языке».

Журналист говорит, что пока полицейские обыскивали шкаф, он стоял в проходе и не видел, что происходит в комнате. Он упоминает оперуполномоченного по имени Денис, который указал коллегам, где нужно искать.

Неожиданно он встаёт и идёт в проход: «Ведётся видеофиксация!» Это кажется мне каким-то странным действием. Я говорю: «Денис, а что вы там делаете, можете выйти, чтобы мы вас увидели?» Потом он выходит, подходит к нам и говорит: «А вы там посмотрели, наверху?»

В указанном месте полицейские обнаружили пакетик. Дальше, по словам Голунова, они действовали «формально» и не так тщательно.

О возможных заказчиках

Голунов отмечает, что дело было реализовано «топорно» — вплоть до неверного указания номера квартиры в документах. Заказчиков он видит среди героев своих недавних расследований, например, о бизнесе микрофинансовых кредитов или похоронном бизнесе.

Журналист говорит, что относительно последнего ему и ранее поступали угрозы, которые звучали как «неприятные штуки»: «Была фраза о том, что на кладбище много свободных мест». Намёки «в шутливой форме» продолжались и до последнего времени.

Голунов видел расследование Алексея Навального о причастности подполковника Марата Медоева к его делу, но не понял, почему Навальный сконцентрировался именно на нём.

Марат Медоев является помощником Дорофеева, главы ФСБ по Москве и области — они действительно упоминаются у меня в тексте. Что-то Навальный нашёл — новые квартиры, словацкую недвижимость, где по соседству живут крупные подрядчики Минобороны.

Я доподлинно не знаю всех взаимосвязей и могу ошибаться, но те люди, с которыми я контактировал, для них сын Колокольцева — второстепенный персонаж. Там это всё довольно странно устроено и касается не только похоронного бизнеса, но и банковского — все эти банки, у которых отзывают лицензии, потом выясняется, что у них дыра в балансе, там тоже есть эти люди.

О новом расследовании

Мой текст тоже было решено поделить, над ним работают 12 журналистов из пяти разных изданий, это будет общий текст — у всех разные методы. Они нашли какие-то вещи и я даже расстроился, потому что я видел это, хотел более внимательно посмотреть в эту сторону, но упустил, а там оказалась интересная история. Это позволило найти много дополнительной информации, которой у меня изначально не было.

Сын Колокольцева действительно там фигурирует [в коррупционной схеме], но основные герои — из смежного ведомства.

О характеристике от соседей

Я, когда смотрел характеристики, увидел характеристику от соседей. Я думаю: «Господи, что соседи-то могут написать? Мы с ними никак особо не контактируем». Они написали: «Знаем, здоровается, пьяным в подъезде не лежал. Милый, вежливый». Меня это так растрогало!

О статье 228

Если бы меня осудили, мне бы было 56 лет [после освобождения]. Вряд ли я бы стал заниматься журналистикой.

Об оперативниках, жалующихся на власть

У нас были такие разговоры. Мне приходилось защищать Владимира Путина и говорить: «Представьте себя на его месте. У вас есть какой-то план? Мне тоже не всё нравится».

Они говорили, что всё куплено, разворовано. В УВД сильно скрипел лифт, и они говорили, что тоже, наверно, вместо планового ремонта деньги распилили, и непонятно — упадём мы в лифте или нет.

О будущем

Я не осознал этого. Я пытался прийти в себя эти два-три дня, понять, что произошло лично с мной. В интернете провёл 20 минут.

Я боюсь пока выходить в интернет. Мне надо сказать какие-то важные слова людям, которые меня поддерживали.

О выборе прессы в УВД ЗАО

В УВД по ЗАО почему-то очень странный выбор: там на каждом журнальном столике лежит газета «Петровка, 38», что понятно, и почему-то журнал Grazia, что совсем непонятно. Реально, какие-то подшивки... Что они, подписываются на журнал Grazia? Там же нет ничего про наркотики.

О возможности повлиять на законодательство

Я не специалист в этом, я журналист. Я шёл пообедать и попал в это всё, ничего не ожидая. Мне сложно даже сейчас понять, что тут нужно изменить. Предъявлять сбыт при факте передачи? Мне кажется это логичным, но я вообще не очень понимаю, как они утверждали, что я нёс продавать. На основании чего? В других приговорах также допущены такие же утверждения?

Мне нужно понять, чем я могу быть полезен. Чем я могу помочь людям, которые выходили в мою защиту или были осуждены по статье 228. Я надеюсь, что мой кейс позволит как минимум сократить количество случаев с подбрасыванием, потому что оперуполномоченные начали более чётко понимать, что здесь к этим делам будет повышенное внимание и может подняться огромный резонанс.

Об условиях в изоляторе

В ИВС мне очень понравилась каша. Я как-то был в больнице, и в больнице какая-то странная еда. По сравнению с изолятором временного содержания — небо и земля.

О марше 12 июня

Я понял, что мне нужно оказаться там, сказать спасибо всем этим людям. Но меня уже на выходе остановили. Сказали, что если я появлюсь, это может быть толчком к винтилову. Винтилово, как мы понимаем, произошло и без этого.

Я не понимаю ничего про свою безопасность. И уж точно не хотел подставлять других людей.

#делоголунова