«Книги редко переводят ради денег. Прожить на это невозможно»: Алексей Поляринов ответил на вопросы сообщества TJ

О переводе «Бесконечной шутки», написании «Рифа» и трудностях переводчиков в России.

1 декабря в гости к TJ приходил Алексей Поляринов — автор романов «Центр тяжести» и «Риф», а также сопереводчик «Бесконечной шутки» Дэвида Фостера Уоллеса.

Полтора часа Поляринов отвечал на вопросы сообщества в прямом эфире. В этой подборке — несколько любопытных моментов из общения Алексея с нашими пользователями. Некоторые ответы мы для удобства сократили или объединили. Полную запись смотрите на YouTube или во «ВКонтакте».

Есть замечательное интервью переводчика Александра Богдановского (это буквально великий переводчик, который живёт среди нас, но его имя известно узкому кругу людей). В «Школе злословия» Авдотья Смирнова задала ему примерно такой вопрос, и он ответил: «Если вы пришли в перевод за славой и памятником, вы ошиблись профессией». Великий переводчик — такой же оксюморон, как великий кинолог или великий заводчик спаниелей. Это не та профессия, которая может дать славу Мика Джаггера. Это всегда подвижничество: ты очень любишь язык, у тебя страсть к определённому и писателю или к некоторым писателям, ты понимаешь, что без тебя этого не случится.

Мне в этом плане повезло, поскольку я вскочил в этот поезд с очень большой книжкой — «Бесконечной шуткой» (оговорюсь, что мы сделали это вместе с моим другом Сергеем Карповым). Но, естественно, когда ты переводчик, ты по большей части сталкиваешься с тем, что твоё имя известно только ограниченному кругу лиц, и с этим ничего нельзя поделать. Хотя сейчас в этом смысле растёт осознанность.

Точно так же 1990-е и в начале 2000-х мы все были в некотором роде воспитаны на пиратстве. Мы считали: зачем платить за Windows или антивирус. И я точно так же думал. А потом я переехал в Москву и в 25 лет понял: мне проще честно купить, я буду знать, что заплатил за труд людей, и у меня чёткие программы, которые не будут лагать. Это вопрос возраста.

Полностью ситуация не изменится, но какая-то осознанность уже есть. Вот выходит «Полиция памяти» Ёко Огавы в «Поляндрии», и тут же Esquire выпускает эссе переводчика Дмитрия Коваленин, где он рассказывает про писательницу. У меня не было цели узнать, кто переводил книгу, но благодаря информационному полю я уже узнал это. В Германии и США имя переводчика пишут на обложке наряду с автором. Это уже совершенно другой уровень, надеюсь, мы к нему когда-нибудь придём.

Я, наверное, не совсем репрезентативен, потому что занимался переводами из соображений промышленного шпионажа: я просто хотел понять, как работает текст изнутри, подтянуть языковые скиллы, пока готовился к кембриджскому тесту CAE. И меня затянуло. Знаете, как бывает: ты вложил определённое количество времени и ресурсов в это, потом тебе предложили что-то перевести, а пути назад уже нет, ты думаешь, что проще согласиться. И дальше всё, как в тумане. Поэтому я получил от переводов гораздо больше, чем получают многие именно в плане репутации, но я в данном случае ошибка выжившего, мне очень сильно повезло.

Люди, которые сейчас занимаются переводами, особенно в России, очень редко делают это ради денег, потому что за один авторский лист хорошему переводчику платят примерно 6 тысяч рублей, а средний роман — это 12 авторских листов. И ты его будешь переводить не один месяц, а три. Потом он ещё долго будет выходить. На это прожить невозможно. Хорошие переводчики, которых мы знаем, всегда делают это из большой любви, поэтому я призываю ценить их и запоминать имена, потому что для вас это будет знаком качества.

В России с переводами возникает очень интересная ситуация. Это не моя мысль, я забыл, у кого её украл, у какого-то хорошего переводчика. Суть в том, что за счёт того, что в России это подвижничество, у нас топовые книги переведены очень хорошо, а средние книги начинают очень сильно проседать, потому что их переводят люди, которые занимаются этим на потоке. У нас есть такой типаж — тётенька, которая проходила английский в университете и решила, почему бы не попереводить.

Это поразительно: иногда ты не можешь поверить, но текст выглядит так, как будто его прогнали через Google-переводчик, и никто не редактировал. Я по поводу одной книги вышел на девушку из большого издательства, и она честно сказала: когда они поняли, что допустили факап, то пошли к редакторке произведения. Та заявила: «Да всё там нормально, что вы ко мне пристали». И никто никого не оштрафовал, ничего не сделали.

В издательстве вроде „Individuum“, где всего 12 сотрудников, такое невозможно, потому что люди сидят друг рядом с другом. В конгломерате, когда все на разных этажах и перекладывают друг на друга ответственность, такое происходит постоянно. Возникает бюрократический парадокс: вроде бы виноваты все, чуть-чуть больше виноват этот или тот, но вроде как все знакомы, никто ни на кого не наезжает, и все просто забивают и продолжают делать точно так же.

Это звучит немного утрированно, но так и есть. Бренд-менеджер рассказывала, что бегала и ругалась из-за плохого перевода и ничего не добилась. Ей ответили: «У нас в этом сезоне вышло 80 книг, из них только две с плохим переводом. Это хорошая статистика». Поэтому, видимо, надо просто ждать, пока вырастет культура.

В 2012 году я попросил старшего брата заказать «Бесконечную шутку» на eBay. Я сломался на пятой странице. Потом я пробовал ещё несколько раз и периодически ломался. Я понял, что с наскоку эту книжку точно не взять, она спроектирована не так, её нельзя проглотить за вечер. И я стал подходить к этому, как к тренировкам: читал по несколько страниц в день.

Книга настолько сложная, что в какой-то момент мне пришлось за гигантские деньги заказать „Elegant complexity“ Грега Карлайла. Это пересказ «Бесконечной шутки» простыми словами. Он мне очень сильно помог, как и работа Стивена Бёрна — одного из самых известных специалистов по Уоллесу, Франзену и другим новым искренним. Зная архитектуру главы, ты уже можешь подстроиться к языку. Таким образом, примерно за два года я осилил «Бесконечную шутку», и всё это время я параллельно читал эссе Уоллеса и делал заметки, вёл дневник читателя.

Я никогда не смог бы перевести её один. Сергей Карпов, наверное мог бы, но единственная причина, по которой мы её дотащили — тебе было, у кого спросить. Бывали моменты, когда ты просто в полном отчаянии, не понимаешь, что с этим делать, приходишь жаловаться другу, что ничего не выходит и ты хочешь бросить, а он такой: «Давай, кидай сюда». Вы вдвоём смотрите на этот абзац и в конце понимаете, что нормально же получилось.

Мы и делили текст, и проверяли друг за другом. Поскольку «Бесконечная шутка» вся раздёрганная, написанная разными стилями, это было очень проблематично. Мы договаривались, кто что переводит, собирали всё это в один Dropbox в отдельные папки, пронумерованные по главам. Потом заходили в папки друг друга, читали и оставляли комментарии. После нескольких итераций появлялся единый более-менее цельный вариант.

Эту цитату приписывают всем великим сценаристам от Билли Уайлдера до Аарона Соркина. К сценаристу однажды подошёл молодой человек и спросил, как написать хороший сценарий. «А сколько сценариев ты уже написал?», — спросил сценарист. Тот ответил: «Один». «Хорошо, когда напишешь пять, возвращайся», — сказал сценарист. Это звучит, как какая-то притча в вакууме, но это правда. Мне кажется, любой напечатанный автор, если это не какой-то 18-летний блогер, начинает с того, что пишет один роман, второй роман, потом до него начинает доходить.

Я написал примерно восемь романов прежде чем понял, что делаю что-то не так и, наверное, пишу полную херню, если мне не отвечают [издательства]. Как у алкоголиков бывают шаги трезвости, так у меня был первый шаг, когда я осознал, что по наитию и спустя рукава к этому нельзя подходить, это серьёзное ремесло, особенно, когда мы говорим о романах.

Я проанализировал всё написанное и понял, что это абсолютно эскапистские фанфики. Мы все начинаем писать фантастику, потому что когда ты недостаточно взрослый, у тебя вроде как нет жизненного опыта, который ты можешь описать. Но в определённый момент ты осознаёшь, что не растёшь, и это первое, что нужно пройти начинающему автору.

Лет до 23 я действительно думал, что мне не о чем писать, а потом понял, что вообще-то у меня развелись родители, и это было довольно травматично, отец даже жил с нами какое-то время после развода. Я понял, что, наверное, вот это настоящее, вот об этом ты действительно можешь сказать, и у тебя есть какая-то экспертность. И я начал писать роман, который сейчас называю нулевым, — «Пейзаж с падением Икара». Он тоже не очень хороший. Но это был важный этап, потому что это первый текст, который мне было не так стыдно показывать, там есть я и мне есть что сказать. Ты не придумываешь эскапистские теории, а пишешь о том, что у тебя болит.

Последнее, что меня очень сильно впечатлило, — роман «Лишь краткий миг земной мы все прекрасны» Оушена Вуонга. Это автобиография парня, который в два года эмигрировал с семьёй в США из Вьетнама. Его мать и бабушка пережили Вьетнамскую войну, у них обеих страшный ПТСР, и он с этим живёт. Это не очень простая книжка, но она, мне кажется, абсолютно гениальная.

Из того, что точно всем зайдёт — «Потрясающие приключения Кавалера & Клея» Майкла Шейбона. Это гениальный роман про альтернативную историю комиксов, он как бы про американскую индустрию комиксов, но ещё и про Вторую мировую, еврейский вопрос, совершенно потрясающие приключения главного героя, который из Праги бежит в США. Всё это так невероятно круто сделано, что вы точно кайфанёте. Я ещё мог бы посоветовать «Кровавый меридиан» Кормака Маккарти. Абсолютно гениальная книжка, но это как раз не то чтобы лёгкое чтение. Это как читать ночной кошмар.

Какие-то идеи ты носишь в себе достаточно долго. Пока работаешь над одной книгой, вращаешь в голове другую. У меня так было, например, с «Рифом». Когда я писал «Центр тяжести», у меня была идея книги про какого-то опального антрополога, который эмоционально подчиняет себе студентов. Я понимал, что это будет про секту, про память. Мне было интересно, почему культура так по-разному работает, и я хотел об этом написать.

Как-то мы с тётей и мамой приехали к бабушке, и тётя сказала: «Я не пойду, подожду в машине, поднимитесь без меня». Я подумал, как странно, и напридумывал всяких штук: может, им невыносимо друг с другом общаться. Образ дочери, которая не может заставить себя подняться в квартиру к матери, отпечатался в голове. Я начал писать об этом рассказ, накидывать идеи того, почему так происходит, и постепенно это разрослось до романа. Туда втянулись другие образы и идеи, из чего и получился «Риф».

Где-то через полгода я решил, что мне необходима американская линия, потому что этого требует структура романа. Изначально у меня было две сюжетные линии: наше время и на исходе Советского Союза в закрытом северном городе. Я понял, что не могу раскрыть тему. [Американская линия] была необходима структурно, потому что в США к памяти относятся по-другому, и мне нужно было как-то зарифмовать, что я хочу сказать.

Подкасты позволяют, не прилагая никаких усилий и будучи пассивным потребителем, слушать приятных людей, к которым ты привык. Последнюю неделю я слушаю несколько подкастов про true crime, с одной стороны, офигеваю с этого, а с другой — размышляю, почему нам так интересны эти странные личности и психопаты.

Недавно я очень сильно кайфанул от англоязычного подкаста „Disgraceland“. Он про музыку и true crime одновременно. Тот же автор делает „27 club“ про музыкантов, совершивших самоубийство в 27 лет. Первый сезон был про Джимми Хендрикса, второй — про Джима Моррисона. Я не то чтобы спец в музыке, но это страшно интересно из-за классного сторителлинга.

Из русскоязычных мне нравится подкаст «Не занесли». Хотя у меня нет PlayStation, я послушал выпуск про «Человек-Паук: Майлз Моралес» и у меня ощущение, что я в него поиграл. Есть ещё русский true crime «У холмов есть подкаст». Ребята к нему очень хорошо готовятся, читают по четыре книжки про какого-нибудь Теда Банди и очень подробно пересказывают его историю.

#литература #книги