«В работе с опасными темами российские журналисты на передовой»: главное из общения главреда «Проекта» с сообществом TJ

Есть ли польза от журналистских расследований в России, страшно ли их делать и как избежать фейков — отвечает Роман Баданин.

16 декабря гостем TJ стал Роман Баданин — главный редактор расследовательского издания «Проект», журналисты которого нашли предполагаемую третью дочь Владимира Путина, отследили место отравления Алексея Навального и не только.

В течение часа Роман отвечал на вопросы сообщества TJ в видеотрансляции. В этой подборке — самые любопытные ответы, а полную запись можно посмотреть во «ВКонтакте» или на Twitch.

Конечно, за 20 лет в журналистике я видел давление в разных формах. Но у «Проекта» есть такая особенность — на него трудно давить. Мы не принадлежим никому, на кого можно надавить, не зарегистрированы в российской юрисдикции или как СМИ. Поэтому могут позвонить по телефону и поугрожать. Но это, наверное, максимум, что могут сделать. В этом смысле мы выгодно отличаемся от большинства зарегистрированных в России СМИ с российскими собственниками.

Во-первых, каждый наш текст проходит и юридическую и фактчекерскую очистку. Во-вторых, мы стараемся минимизировать риски, связанные с российским драконовским, несправделивым законодательством, с помощью нехитрых вещей, как то регистрация в другой стране. В-третьих, конечно же, и я, и наши авторы проходили и периодически проходят всевозможные тренинги и чеки. Это связано и с компьютерной, цифровой безопасностью, и с физической безопасностью.

Четвёртый пункт: достаточно ли этого? Ну, конечно же, нет. Мы как люди, работающие в России, подвержены риску, в том числе, и физически пострадать в случае чего.

В чём они состоят — не буду говорить, на то они и специальные протоколы. Это набор действий, который мы применим в случае, если какому-то из авторов угрожает потенциальная опасность, и у нас есть доказательства того, что она реальная и физическая, что важно, ну, или уголовная. Мы про них договорились. И выделили на них определённые финансовые ресурсы. Но пока, слава Богу, обходилось без этого.

Ну, я так скажу, мы нервничаем. Мы не боимся, но безусловно, как думающие, не сумасшедшие люди, мы нервничаем. Главным образом, по двум обстоятельствам: первое — то, о чём мы говорили, в России есть риски. И с выходом тех или иных заметок эти риски могут усилиться. Второе — мы, как и всякие журналисты, нервничаем по той причине, что хотим быть правдивы. И поэтому эта вторая причина постоянно вызывает нервотрёпку. Нужно очень много работать, чтобы доказывать даже мелкие вещи.

В России нет проблем с тем, чтобы найти людей, готовых этим заниматься. Главным образом потому, что очень много нормальных мест с нормальными журналистами за последние годы были прихлопнуты. Поэтому на улице, в хорошем смысле, оказалось очень много профессионалов, которые по-прежнему хотят честно делать свою работу. И мне приятно, что в «Проект» стоит очередь. Она очень длинная.

Мы изначально решили работать в тех нишах, в которых у нас есть конкурентные преимущества, и не работать в тех, в которых у нас их нет, и нет финансов для того, чтобы инвестировать в эти ниши. Главное, что мы сделали — изначально отказались от принципа освещать новости и даже отчасти отказались следовать за новостями.

Есть такой американский принцип — «Follow the news». Он подразумевает, что даже если ты не пишешь новости, всё равно, так сказать, было бы классно за ними следовать. Часто мы этот принцип соблюдаем, но иногда считаем, что можем сами создать новость, и пусть за ней следуют другие.

Естественно, этот ритм формирует график редакции немного по-другому. И это был один из главных вызовов, который стоял перед «Проектом» в самом начале. Звучит он так: «Как заставить себя, всю редакцию и вообще весь наш коллектив делать расследования регулярно?». Я сейчас словом «расследования» называю все данные, которые мы выпускаем, грубо говоря, большие истории, фичеры. И, самое главное: «Зачем это делать?».

Ответ на «Зачем?» очевиден. Это способ самоорганизации редакции. Когда конвейер производства всем понятен, он создаёт определённую дисциплину внутри коллектива. Кроме того, мы все живём в интернете. Несмотря на то, что мы не идём за новостями, трафик и сообщество наших читателей всё равно формируются за счёт той или иной периодичности. Это может быть не новость каждые 20 минут, а, как у нас, например, большая история — пусть раз в неделю, но она нужна.

Исходя из этого мы придумали регулярность, а дальше была неслабая такая задача — натянуть редакцию на этот график. Это с трудом давалось и до сих пор создаёт определённые проблемы — как создать машину по еженедельному производству большого контента. Но мы пока справляемся.

Нашему краудфандингу три недели. Всего к настоящему моменту мы насобирали около 20 тысяч долларов (примерно полтора миллиона рублей). Из них около половины — это рекурентные донейшены (постоянные подписки, которые будут ежемесячно автоматически списываться — прим. TJ). Я благодарю всех этих замечательных людей, не пожалевших на независимую расследовательскую журналистику скольки-то своих рублей.

К сожалению, к несчастью, к огромной беде, в том числе и меня, эти законы делают невозможным очень желаемое мною раскрытие информации, потому что могут посадить журналистов в тюрьму, вкатить огромные финансовые штрафы и так далее, и тому подобное.

При Путине власть сделала максимально много, чтобы заткнуть независимые СМИ и НКО. Именно по этой причине мы вынуждены не раскрывать эту информацию во избежание риска и для нас, и для тех людей, кто жертвует деньги. Я понимаю, что в России очень многие люди не верят в простые вещи и всюду видят теорию заговора. Но на это сразу скажу: идея о том, что за каждым СМИ есть какой-то кукловод, который руководит редакционной политикой, и такой обязательно есть за «Проектом», существует в головах только очень наивных людей, либо в головах у кремлёвских провокаторов. Поверьте, всё так не работает.

То, что эта информация ни на что не влияет, чепуха. Конечно, у нас это не работает так, как где-нибудь в Исландии, где в Panama Papers нашли офшоры у премьер-министра, и он в течение двух часов ушёл в отставку. У нас связь между приёмом пищи и кишечником немного другая, более долгая.

Но всем людям, которые сомневаются в том, что расследования приводят к каким-то результатам, я рекомендую задать самим себе один простой вопрос: а зачем и почему власти и прочие герои расследований — наших, Bellingcat, навальновских, не важно каких — так боятся? Почему предпринимают колоссальные шаги по изменению законодательства, чтобы заткнуть рот расследователям? Почему тратятся немалые деньги на вычищение следов этих расследований в интернете? И так далее, и тому подобное. Почему?

Не хотелось бы подсказывать людям, которые задают себе этот риторический вопрос, но, тем не менее, озвучу свои ответы. Первое: в России есть так называемая «культура красных папочек». То есть папочка, в которой одни, возможно, плохие люди, а, возможно, и нормальные, собирают компромат на других людей. В России власть и бизнес неоднородные. Там очень много групп, которые борются между собой. И для них важно, что в этой красной папочке окажется.

А второе гораздо важнее, но занимает больше времени. Растёт поколение, и, видимо, оно и в TJournal растёт, которое уже не думает так, как заматеревшие люди. Доля социально-активной части населения через 10 лет будет состоять в большей степени из молодых людей, ну из тех людей, кто сейчас читает нас, смотрит Навального, и для них всё это важно.

Так вот, давайте посмотрим на это с исторической точки зрения. Сейчас [директор ФСБ Александр] Бортников автоматически под дело не попадёт. Но через 10 лет в социально активной и экономически активной группе граждан России будет гораздо больше людей, кто оказался в курсе того, что он пытался убить Навального. Посмотрим, что это принесёт.

У нас каждая заметка проходит фактчекинг, и его делают по карусели все сотрудники. То есть человек, не участвовавший в написании и редактуре, может стать фактчекером заметки. Ну а дальше есть процедура. Всё, что упоминается в заметке, как факт или как слова «закавыченные», должно проверяться. Либо по записям, если это слова, либо по документам, которые должен предоставить автор, ну или они вместе с фактчекером должны найти. Если что-то из этого не проходит фактчекинг, оно удаляется или переформулируется. Иногда процесс занимает неделю.

Конечно, бывало, что и автор, и редактор, и фактчекер пропускали что-то, и в публикацию попадала ошибка. Иногда мы правили досадные вещи, иногда это были просто опечатки. Какой-то категорический характер по отношению к текстам они не носили, обошлось.Но могу подтвердить, что на фактчекинге иногда вылавливаются серьёзные ошибки. Иногда после него заметка приобретает решительно другое звучание.

Мы в чём-то, например, в навыках и личной производительности журналиста, а также в развитии методов донесения информации до читателей, конечно, сильно отстаём. Это факт. Когда я жил в Штатах, был стипендиатом в Стэнфордском университете, я общался, можно сказать, с главными журналистами Америки. Так вот, в какой-то момент я был немного шокирован. Многие из них в технологическом и, грубо говоря, в операционном смысле гораздо продвинутее усреднённого российского журналиста.

Например, человек может совмещать в себе навыки журналиста, пишущего тексты, одновременно ведущего блог, записывающего подкаст, практически в одно лицо, и умеющего ещё делать нехитрые видеоролики. Да ещё и делающий это в режиме, ну, буквально 24/7. И это не звезда, нашедшая, ну я не знаю, эксклюзив про Трампа, а самый обычный журналист среднего звена. А в России у нас как: чуть журналист подрастёт, перейдёт из новостника в более продвинутую категорию, он уже считает ниже своего достоинства делать какие-то простые вещи — самому сёрчить новости, предположим.

А в каких-то других вещах, а именно, в работе со сложными и опасными темами, мы наоборот на передовой. Здесь, может быть, это не столько доблесть самих журналистов, сколько ситуация в стране. Но такого числа высокопрофильных расследовательских журналистов, которые занимаются самыми чувствительными темами, кроме как в России, я нигде не встречал. Они все входят в круг моего общения, и это довольно большое число людей. Смогу ли я назвать столько в той же Америке сейчас? Чёрт его знает.

#журналистика #расследования #медиа #интервью