Новости
Никита Лихачёв

Вылетит — не поймаешь

Мнения и истории журналистов о просьбах ньюсмейкеров согласовывать комментарии и интервью

За несколько дней в рунете случились сразу два громких конфликта вокруг якобы несогласованных интервью. 13 июля актёр Олег Табаков заявил, что свой комментарий по введению чёрного списка российских артистов Украине (на основе которых певец Вася Обломов выпустил целый клип) он произнёс в «частной беседе» с журналистом РЕН-ТВ, запись которой он не разрешал.

14 июля представители факультета журналистики МГУ сообщили корреспонденту «Коммерсанта» Александру Черных, что он вырвал цитату декана Елены Вартановой из контекста и не согласовал её публикацию в статье о ликвидации университетской типографии. В ответ Черных заявил, что и не должен был её согласовывать, и обещал предоставить запись разговора.

TJ пообщался с известными российскими и зарубежными журналистами о том, каких правил они придерживаются при работе с ньюсмейкерами, и действительно ли герои новостей имеют право забирать сказанные слова обратно.

Фото Jarret Callahan
Александр Амзин,медиаконсультант, автор книги «Новостная интернет-журналистика»

Это сильно зависит от обстоятельств и СМИ. Представьте себе отраслевой журнал, где одна оговорка может свести к нулю всю профессиональную ценность материала; требуется убедиться, что все слова на месте.

Но в общем случае интервью сильно проигрывают, если их приходится согласовывать. Я говорю о ценности для читателя: важные факты вымарываются, действительность лакируется, а журналист помогает самоцензуре, которая тоже цензура.

Есть единственный довод в пользу согласования: низкое качество журналистской работы. Если слова действительно переврали, если их выдрали из контекста — с журналистом надо спорить. Российская традиция согласований основана на низком профессионализме и на пропагандистском характере интервью (руководитель завода об итогах пятилетки), где речь идёт о выполнении заказа.

Свободная независимая журналистика не должна согласовывать интервью, но должна нести всю полноту ответственности за ошибки.

Макс Седдон,корреспондент BuzzFeed

Весь смысл общения с журналистом заключается в том, что он собирается опубликовать слова ньюсмейкера. Разговаривая с журналистом, ньюсмейкер должен твёрдо знать, что всё, что он говорит, может попасть в публикацию. Это такая установка по умолчанию (default setting). Если источник хочет что-то сказать без ссылки на имя или не под запись, ему абсолютно точно нужно договориться об этом с журналистом перед тем, как он это скажет.

Журналист, в свою очередь, должен разъяснить формат разговора с источником в начале разговора. И всё. Раз сказано, то и сказано. Источник не имеет права отозвать свои слова, как будто он их не говорил, прочитать статью до публикации, или вообще каким-либо другим образом дальше влиять на журналиста. Это уже пиар, а не журналистика.

Бывают, конечно, исключения, но редко. В этой ситуации несомненно выигрывает журналист — общение с ним имеет некий риск для ньюcмейкера. Как писала автор The New Yorker Джэнет Мэлком, «журналисты всегда пытаются кого-то подвести». Именно поэтому практика общения при условии разных ограничений всё больше распространена в США, особенно у чиновников. Многие источники соглашаются на общение только не под запись и могут так ничего толкового и не сказать. У некоторых даже принято говорить: «Off the record, no comment».

Что касается записей, разные штаты толкуют этот вопрос по-разному: в одних можно записать телефонный разговор без предупреждения, в других нужно согласие обеих сторон. Я всегда всё записываю — во многом потому, что это лучшая защита против упреков в искажении. Когда-то я написал статью с подтверждением от грузинского правительства, что герои фильма «Анатомия протеста-2» действительно встретились с Гиви Таргамадзе и обсудили с ним всякие акции и действия против Путина. Адвокат подозреваемых обвинил меня в том, что я просто выдумал интервью Саакашвили, в котором он это подтвердил. У меня были две записи разговора, и на этом дело закончилось.

Егор Мостовщиков,специальный корреспондент Esquire, сооснователь сайта «Батенька, да вы трансформер»

Диалог, вообще, занятие не для одного человека — в идеале, когда журналист приходит с кем-нибудь разговаривать, все участники процесса обязуются выполнить ряд обязательств. Журналист говорит: вот блокнот (диктофон, телефон, берестяная грамота), я вас слушаю, записываю и обязуюсь не перевирать ваши слова, не подставлять полученные ответы под незаданные вопросы, и передам услышанное точно. Интервьюируемый же должен сначала думать, а потом говорить — потому что никаких шансов вернуть сказанное на свете не существует. Но это в идеале, потому что после общения начинается какая-то лабуда.

Интервьюируемый просит показать ему цитату перед публикаций (и закон «о СМИ» ему такое право даёт, попросить цитату на «авторизацию») — ему показывают точно его слова, но теперь они его не устраивают и он хочет их полностью переписать. Иногда интервьюируемый хочет не только переделать всю свою речь в кривой пресс-релиз с большим количеством прилагательных, но ещё и считает возможным переписать вопросы журналиста. Он начинает переживать, у него выпадают волосы и он требует вообще его слов не печатать. Это история номер один. Вторая история — когда сам журналист работать не умеет, не хочет и превращает услышанное в какой-то трёп и вранье. Диалог, в общем, не сложился, потому что кто-то не хочет вести себя правильно.

Решается эта задача очень просто. Во-первых, никакого «утверждения статьи» не бывает — это надо всем запомнить и никогда в подобном мракобесии не участвовать. Статью утверждает редактор и только, прочитаете её в свежем номере. Во-вторых, конечно же надо всегда предупреждать, если включаешь диктофон: если включил, чтобы ничего не забыть, но не предупредил — тогда и не цитируй. Сам я даю прочитать только прямую речь, редко, и только если попросят, и с самого начала предупреждаю: меняться в цитатах будут только фактические ошибки (сказанные, получается, самим интервьюируемым). В остальном, никакого переписывания — иначе зачем тогда вообще нужен был этот разговор?

В целом, практика утверждения цитат мне кажется абсолютным злом, с которым я по мере возможности пытаюсь бороться, поскольку это развращает — люди должны думать, прежде чем говорить, а не считать, что их окружают пресс-секретари. The New York Times от этой практики совершенно правильно отказались. В случае, если журналист цитату всё-таки исказил и обманул, у интервьюируемого всегда есть масса инструментов — он может пойти в суд или, согласно всё тому же закону о СМИ, потребовать от редакции публикацию опровержения.

Вадим Милющенко,главный редактор сайта об играх «Канобу»

Редакция «Канобу» придерживается двух простых принципов.

Первый принцип: если мы согласовали комментарий или интервью, то разговор с ньюсмейкером или экспертом начинается с объявления о ведущейся записи. Когда интервью закончено, но журналист хочет задать какие-то дополнительные вопросы, напрямую не касающиеся обозначенной темы, то он предупреждает ньюсмейкера, что дальнейший разговор ведется off-the-record, то есть эта информация не будет использована без согласования с ньюсмейкером.

Второй принцип: журналист всегда должен предупреждать ньюсмейкера, что он журналист и выполняет редакционное задание. Мы выступаем против распространенной практики «подмены личности», когда журналист прикидывается то «обеспокоенным родителем», то ещё кем-то. Конечно, этот принцип не работает, если речь идёт о журналистском расследовании, но это отдельный жанр со своими законами.

Если говорить об этическом вопросе «согласований», то здесь всё сложно. Реально. Правовую базу каждый толкует так, как ему удобно. Лично я придерживаюсь позиции, что всё, что сказано ньюсмейкером под запись при условии того, что он знает о ведущейся записи, является собственностью редакции. И редакция вправе давать эту информацию без согласования, но в этом случае редакция должна дать полную расшифровку беседы, а не две-три «горячие» фразы, вырванные из часовой беседы. Однако я считаю хорошим тоном спросить у интервьюируемого, желает ли он увидеть материал до публикации.

Если ньюсмейкер запросил текст, то чаще всего он попробует удалить из интервью всю «жизнь», то есть все свои спонтанные, плохо продуманные реакции. Далее у журналиста есть выбор: либо принять эти правки и не испортить отношения с человеком, либо не принять. Для профильной прессы это больная тема, так как ты портишь отношения не с отдельно взятым чиновником, политиком или директором детского сада, а со значительной частью индустрии. И рискуешь быть выброшенным из информационного поля. Поэтому, не скрою, чаще всего мы идём навстречу интервьюируемому и разрешаем ему сгладить острые углы. Если этот вариант кажется нам неприемлемым (то есть когда убираются не шероховатости, а меняется суть ответов — возможно, после десяти согласований с вышестоящим начальством), то мы предпочитаем «зарезать» материал. Да, время журналиста было потрачено, но выступать банальным пиар-рупором — это не наша задача.

Другой путь — публикация интервью «как есть», со всеми «кхм», «эм…» и так далее. Мне кажется, что в таком случае журналист не нарушает права интервьюируемого и не заходит за этические границы. Но этот путь, скорее, важен для общественно-политических медиа, когда от того, опубликует журналист общественно значимую информацию или нет, зависит будущее страны или безопасность отдельно взятых людей. Профильная пресса, то ли к счастью, то ли к сожалению, с подобными ситуациями сталкивается редко.

Могу привести в качестве примера интервью с польскими разработчиками, которые создают игру о трагедии АП «Курск». Я осознанно принял решение не согласовывать текст, но и не смог внести в него какие-либо существенные стилистические правки. Содержательная часть интервью от этого выиграла, стилистическая — проиграла.

Илья Овчаренко,руководитель развлекательного направления Rambler.ru, бывший руководитель сайта об играх Gmbox.ru

Говорить о едином своде правил для современной журналистики, к сожалению или счастью, сейчас не приходится. Каждое СМИ руководствуется собственными принципами, чаще всего выстроенными на основе коммерческих задач и редакционной политике издания. Кто-то может писать новость на основе твиттера известного лица, а кому-то подобное сообщение может стоить работы.

В моей системе координат журналист всегда должен представляться и подчеркивать, что он берёт комментарий, который пойдет далее в издание. Если это обстоятельное интервью, то я не вижу ничего предосудительного показать его финальный вариант тому, у кого это интервью брали. Мы прекрасно знаем массу примеров, когда слова бывают вырваны из контекста, а интервьюер неправильно понимал собеседника.

Другое дело — комментарии, которые в форме личного мнения или колонки может высказать журналист. Здесь уже все права на стороне автора издания. Это его мнение, его выводы и его интерпретация, которую он хочет донести до читателей. Если это мнение находится в рамках правового поля и не оскорбляет собеседника, то претензий и быть не может вовсе.

В моей практике работы именно в развлекательных медиа были разные ситуации. Часто в рамках пресс-туров или выставок отдельные компании попросту просят согласовать вопросы до интервью, чтобы отвечающий мог сразу скорректировать, на что он может отвечать, а на что нет. Но это уже особенности бизнеса — определённые гайдлайны по ещё не выпущенным продуктам стоят далеко за гранью журналисткой этики, где-то в области маркетинга и промоушена. Мы здесь с пониманием.

Согласовывать интервью, честно говоря, не приходилось. И просьб снять тоже не было. Но надо учитывать, что мы тут народ развлекаем, даём им хлеба и зрелищ без экономического или политического подтекста. В других областях, уверен, бывает совершенно иначе.

Елизавета Сурганова,корреспондент РБК

Вопрос о согласовании комментариев и интервью — пожалуй, самый острый для российских (да и не только) журналистов. Когда три года назад главный редактор The New York Times запретила своим журналистам согласовывать интервью и комментарии по требованию источников, все смотрели на них с нескрываемой завистью.

Российский закон о СМИ ничего не говорит о том, что журналист обязан давать ньюсмейкеру возможность вносить правку в интервью или комментарий. Но по закону журналист обязан «удовлетворять просьбы лиц, предоставивших информацию, […] об авторизации цитируемого высказывания, если оно оглашается впервые». То есть, если ньюсмейкер захочет проверить приписываемую ему цитату, журналист отказать ему в этом не может. Как и в том, чтобы убрать его имя из-под цитаты. Ньюсмейкеры используют это в своих интересах — или ставьте так, как я говорю, с правкой, или никак. Журналист рискует лишиться всего интервью или цитаты (несмотря на имеющуюся запись) и соглашается на требования ньюсмейкера.

Я, честно говоря, не помню за последние годы каких-то громких случаев, когда российский журналист отказывался изменить текст по требованию ньюсмейкера и шёл в суд с записью. А жаль — такие суды помогли бы прояснить применение закона о СМИ в этой не самой прозрачной его части.

Никаких универсальных советов по согласованию интервью нет — всё очень зависит от ситуации и человека, ещё больше от отношений с ньюсмейкером. Кто-то правит пару слов, кто-то переписывает всё, ссылаясь на то, что устный текст по-другому выглядит на письме. В редких случаях после такой редактуры текст и правда становится лучше. Главное — не теряться, получив интервью, полное исправлений. Перезванивать и обсуждать каждое, искать компромисс. На некоторые исправленные спикером мелочи, не принципиальные для основного смысла, можно закрыть глаза — зато отстоять важные для журналиста вещи. Пару раз я в битве за какие-то пару абзацев фактически брала ещё одно интервью.

Мне кажется, чтобы сохранять хорошие отношения с ньюсмейкером и выпускать материалы, за которые не стыдно, лучше всего максимально подробно договариваться с собеседником на берегу. И лучше под диктофон. Например, что править человек может только фактические ошибки, но не стилистику. Что он не может убирать целиком свои ответы или (что тоже бывает) ваши вопросы. Что если речь идет о комментарии, то текст целиком ньюсмейкеру показывать не будут (по закону ньюсмейкер и не может этого требовать) — на крайний случай можно договориться показать одну-две сопутствующие фразы, чтобы дать контекст, в котором используется цитата. Но править их ньюсмейкер не может.

Предупреждать человека, что ты публикуешь его слова под его именем, безусловно, стоит. С другой стороны, на месте ньюсмейкеров я бы всё-таки отдавала себе отчет, что когда они говорят с журналистом, даже если это дружеская болтовня на вечеринке: они говорят с человеком, чья работа — собирать и проверять информацию. Многие мои друзья об этом помнят и, когда я задаю им какие-то околопрофессиональные вопросы, на всякий случай уточняют — спрашиваю ли я их как журналист или просто как Лиза Сурганова.

Другой вопрос — не все собеседники просят о согласовании. Тогда, как мне кажется, журналист имеет полное право ставить текст в том виде, в каком он был записан. Один из иностранцев, интервью с которым я брала для «Афиши» и который не просил показать ему текст перед публикацией, устроил мне скандал — я включила его слова о плохих отношениях с тёщей и, видимо, стала причиной семейного скандала. Он считал, что я должна была понять и так, что такие вещи упоминать на письме не стоит. Но, увы, я сочла по-другому.

Если не считать пары таких скандалов в «Афише», иностранцы как раз куда легче относятся к публикации своих слов, чем большинство русских спикеров. Для меня это тем удивительнее, потому что я часто беру интервью или комментарии у людей, работающих в СМИ. Люди как будто забывают, сколько раз они сталкивались с теми же самыми проблемами, что и я, и возвращают интервью с массой правок. При этом, что тоже смешно, куда больше проблем возникает при согласовании с людьми из условного либерального лагеря, а не из провластного. Характеры, видно, сложнее.

Леся Рябцева,помощница главного редактора «Эха Москвы»

Вообще в разговоре с журналистом не стоит забывать, с кем ты ведешь беседу. Публичные люди они на то и публичные, что любые их слова могут быть использованы в качестве комментария или мнения. В любом случае, именно они и только они, то есть спикеры, несут ответственность за то, что говорят.

Как по мне, так все условия конфиденциальности и, что называется, комментария «офф зэ рекорд» между ньюсмейкером и журналистом должны быть согласованы заранее. Помня об этом, можно себя застраховать от лишних высказываний для паблика. Я с такими историями сталкиваюсь постоянно.

С одной стороны, спикеры или их пресс-секретари любят уже после интервью сказать что-то вроде: «А вот эту фразу удалите, пожалуйста». Я такое не люблю. Ну, кто его тянул за язык? Я виновата что ли, что условный министр ляпнул лишнее? Сами и разгребайте. А все внешние недовольства сыпятся на голову главного редактора.

С другой стороны, меня уже как спикера частенько просят дать комментарий. И вот тогда нужно быть на стрёме. Я понимаю, что всё, что будет мной сказано, на моей совести. И чего посыпать голову пеплом и просить о согласовании текста, если я сама согласилась на интервью с нерадивым журналистом, неказистым СМИ и вообще.

В итоге отношения между спикером, журналистом и медиа выстраиваются на таких вот «подвёл» или «не подвёл» — то есть поработал журналистом карманным или же свободным профессионалом. Уж лучше я буду честной, чем любимой.

Василий Гатов,медиааналитик

Моё мнение: журналист не обязан согласовывать интервью за исключением случаев, когда источник заранее просит показать ему цитаты, чтобы убедиться в правильности цифр, имён и так далее. То есть только фактическая проверка. Публичные фигуры, говорящие публично — никогда.

А уж случай с журфаком — это просто констатация того, что профессия деградировала ниже плинтуса.

Даниил Туровский,специальный корреспондент «Медузы»

Мне кажется, стоит руководствоваться правилом: если источник сказал журналисту что-то на диктофон, править сказанное он уже не может.

Иногда условием разговора герой ставит согласование интервью. На такое можно идти, если источник без этого не расскажет и не даст публиковать информацию, которая имеет значительную важность.

Часто цитаты превращаешь в косвенную речь. А если герои из специфических сфер, от которых ты очень далёк, то легко что-то напутать и выглядеть потом дураком. Например, когда я писал текст про эболу в России, один из героев рассказывал про эксперименты с препаратами, иммунизацию, гомогенат и так далее. Несколько абзацев я ему показал.

Станислав Мудрый,главный редактор «Йода»

Сложившаяся практика в российской журналистике предполагает, что если ньюсмейкер попросил согласовать с ним интервью или цитаты до публикации, то порядочное издание должно это сделать. При этом закон о СМИ никак не регулирует такие нормы.

Часто спикеры на этапе согласования вычёркивают наиболее острые сюжеты из интервью, пытаются поменять его структуру и даже вопросы журналиста. Особенно это распространено среди чиновников и бизнесменов. Но если чиновники часто просто снимают ответ на острый вопрос, то многие бизнесмены, не умеющие работать с журналистами, стараются переписать интервью, сделав его сервильным.

На самом деле, на этапе согласования в интервью должны вноситься только уточняющие правки (информация, которой спикер может не владеть на момент разговора настолько подробно, насколько это необходимо), но никак не содержательные (если речь не идёт об исправлении ошибок).

Если правки искажают первоначальный смысл интервью, у издания есть два пути:

1) Отказаться от его публикации;

2) Опубликовать без правок, тем самым закончив отношения с этим спикером.

Редакция «Йода» часто сталкивается с теми или иными требованиями спикеров на этапе согласования: кто-то грозит судом, кто-то переписывает интервью. Но если все произнесённые слова спикера зафиксированы под аудиозапись с его согласия, то любые претензии беспочвенны, суд такой спикер проиграет. Если же ньюсмейкер не просил с ним согласовывать интервью до публикации, то ни один журналист не станет самостоятельно предлагать это сделать.

Однажды мы брали интервью у индийского бизнесмена, который во время интервью начал говорить про видного московского чиновника, что ему пора уйти в отставку. На согласование перед публикацией он интервью не просил. Потом долго угрожал судом и утверждал, что не говорил такого. Однако всё было зафиксировано на аудио.

Другой видный московский чиновник на вопрос о целесообразности установки памятника князю Владимиру долго не хотел отвечать, однако потом ответил с оговоркой «не под запись». Тем не менее мы включили ответ в его интервью, отправив на согласование — авось пройдёт. Не прошло, ответ на три абзаца вырезали. Но удалось выторговать фразу «Без комментариев. Это политический вопрос», которая сделала всё интервью.

Один известный велоактивист заявил, что Собянин не верит в велосипедизацию Москвы. Мы вынесли фразу в заголовок. Однако спикер потребовал убрать фразу из заголовка, потому что якобы фраза вырвана из контекста и московские власти могли отменить велопарад, который должен был состояться через несколько дней. К сожалению, я был в отпуске и не мог детально разобраться в ситуации и прослушать запись, но автор интервью принял решение заменить заголовок.

Часто интервью вызывают «шум под ковром» — последствия в кругах элиты. Тогда всякие высокие чиновники и крупные бизнесмены начинают звонить спикеру с требованием добиться снятия интервью или его опровержения. Спикер в панике звонит в редакцию и просит что-то сделать. Но сделать уже ничего невозможно. Читатель этого не видит, но такие разборки отнимают львиную долю времени у редакторов.

Владимир Зыков,корреспондент «Известий»

Не могу говорить за всех и за всю редакцию в общем. Скажу за себя. Согласование интервью происходит в 99,9% случаев. Спикер мог ошибиться в каких-то деталях, формулировках или дать неактуальную цифру. Поэтому интервью я согласовываю.

Есть информация, которая для интервью не имеет значения, так как не является новостью для широкой аудитории, но спикеру она может откликнуться очень сильно. Поэтому согласование очень важно. Если спикер хочет аннулировать важную часть информации — это его право, но приходится вступать в переговоры. Мне никто не мешает опубликовать полученную информацию, но в этом случае отношения со спикером будут испорчены, поэтому я для себя оцениваю, что важнее — хорошее отношение или текст с новостью.

Комментарии согласовываю в том случае, если этого просит спикер, но могу и отказать. Когда звоню ньюсмейкеру, то всегда представляюсь и говорю, что хочу получить комментарий. Человек понимает, что мы с ним не болтаем по-приятельски, а он даёт комментарий.

Я не согласовываю сам материал — могу только прямую речь. Материал — это моя авторская работа. Иногда меня спрашивают, о чём я пишу текст. Одним говорю, другим нет. Боюсь, что информация может утечь к конкурентам. Некоторые спикеры отказываются комментировать, если не получают информацию о содержании текста.

Конечно, ничего из материалов после публикации не убираю. Спикер же знал, с кем общался. Знал, что он говорит и знал, что это для публикации. Когда припекло, решил «откатиться»? Не выйдет. В любом случае, пытаюсь объяснить. Поговорить. Успокоить. Человек в состоянии аффекта или страха способен наговорить массу грубостей.

Реакции бывают разные. Одни впадают в пожизненную обиду. Другие через время остывают. В любом случае, пытаюсь разговаривать. Работа журналиста — это компромиссы или убеждения. Налаживание и поддержание рабочих отношений — это не всегда просто, но необходимо.

Илья Азар,специальный корреспондент «Медузы»

Согласование — главная ганьба (извините, я сейчас в командировке в Украине) в журналистике, особенно российской. С одной стороны, по закону журналист ничего согласовывать не обязан, а с другой стороны, показать цитаты собеседнику, если тот попросит, должен. Я после каждого разговора стараюсь поскорее убежать, чтобы интервьюируемый не очухался и не попросил согласования. Впрочем, многие (чем глубже они погрузились во власть, тем вероятнее) вообще соглашаются на интервью только при условии согласования.

Согласование — очевидное зло в том виде, в котором его понимают, скажем, чиновники. Они и так ничего лишнего на диктофон не скажут, но всё равно потом вымарают всё, что хоть как-то может бросить тень на Путина и партию. Например, во время президентской кампании глава избирательного штаба Путина режиссёр Говорухин при согласовании вычеркнул всю свою осторожную критику (или скорее советы по ведению кампании) Путина, зато оставил все оскорбительные реплики в адрес либералов, которых он сравнил с фекалиями.

Вообще, в моем понимании согласование — это демонстрация собеседнику, что я ничего от себя не добавил и слов его не переврал. Более того, от согласования может быть польза, так как собеседник что-то исправит или добавит важного, что забыл сказать. К сожалению, обычно интервьюируемые делают ровно наоборот, удаляя фразы или целые куски интервью, меняют смысл сказанного, как бы чего ни вышло. Дальше вы, на мой взгляд, можете поступить по-разному.

Если для вас важен конкретный собеседник, вы можете пойти ему навстречу, потому что немало уже человек отказались со мной когда-либо ещё общаться, когда я отказался внести все их исправления. Иногда сама редакция считает нужным согласиться на правки, чтобы не идти на конфликт с нужным человеком, и вам остаётся только подчиниться.

Не вполне представляю себе перспективы дела против журналиста, если собеседник подаст в суд. По идее, если у вас есть запись, то к вам не прикопаешься (хотя юристы вроде бы считают иначе). На меня, правда, пока в суд не подавали.

В целом мне кажется совершенно не по-пацански корректировать сказанное уже после интервью. Если человек говорит «это не для публикации» в процессе разговора, я, конечно, это не включаю в итоговый текст. Но когда человек заменяет фразу «украинцы теперь жрут говно» на «украинцы пожинают плоды своей ошибки», то это, по-моему, просто нечестно по отношению к читателю: он хочет видеть реального собеседника, а не его прилизанную копию.

Что касается текстов, то присылать одному из его героев весь текст не нужно (нельзя). В крайнем случае можно показать ему его конкретные цитаты из этого текста, но опять же только для того, чтобы он убедился, что вы его не переврали. Опять же, в текстах новостей собеседник, по его просьбе, может стать «источником», что в интервью возможно только в исключительных случаях.

Наконец, хотелось бы, чтобы все журналисты вместе договорились никогда ничего не согласовывать, и тогда бы спикерам пришлось бы соглашаться на наши условия или быть отрезанными от масс-медиа. Но боюсь, что чиновников и провластных политиков возможность не давать интервью только обрадует, так что это лишь мечта.

Кирилл Артёменко,главный редактор «Бумаги»

Однажды мы выпилили из материала честно взятый комментарий. Это была реплика одного из судей Высшего арбитражного суда, записанная по телефону пятничным вечером. Дело было в 2013 году, во время скандала вокруг 31-й больницы в Санкт-Петербурге — там лечат онкобольных детей, и эту больницу не понарошку хотели расформировать, чтобы освободить место для федеральных судей. Наша корреспондент позвонила одному из судей, он сказал, что не только против выселения больных детей, но и вообще против собственного переезда в Петербург, потому что город наш, на его вкус, отвратительный. На выходных материал прочло тысячи полторы человек, а на следующей неделе пришел официальный запрос от пресс-службы Высшего арбитражного суда с настоятельной просьбой сообщить всякие реквизиты организации. Я напрягся и перезвонил.

Оказалось, что в понедельник судья перечитал собственный комментарий и решил от него откреститься, а пресс-службу, соответственно, попросил выкатить нам претензию. Ещё через минуту я выяснил, что наш корреспондент по неведомым причинам не записал телефонный разговор на диктофон и не выслал судье комментарий на согласование. Почему я не спросил его об этом до публикации, мне у самого себя выяснить не удалось. В общем, дела у нас складывались неважно, шансов что-либо доказать суду или общественности у нас не было, поэтому пришлось принести яркий комментарий в жертву богу тупых журналистов.

Если внимательно почитать статью 1259 Гражданского кодекса РФ, то становится ясно, что интервью и комментарии — это объект авторского права, то есть интеллектуальная собственность собеседника журналиста. Значит, герой материала вправе требовать согласования своих комментариев и интервью. Вот и всё.

Принимать или не принимать правки записанной на диктофон речи, предлагать ли комментарии на согласование первым, рассказывать ли герою, в какой контекст будут помещены его комментарии — вёе это этические и политические нюансы, зависящие от каждой конкретной ситуации. Их можно обсуждать бесконечно, хотя решаются подобные дилеммы чаще всего довольно просто, когда журналист действует в интересах своих читателей. Если согласование интервью, комментариев или даже всего материала (хотя этого журналист как раз делать не должен) повысит качество материала, то почему бы и не согласовать. Если процесс согласования, напротив, рискует выжечь всё живое в материале напалмом, то его стоит сокращать до минимума.

#Статья #Егор_Мостовщиков #журналистика #Илья_Азар #Александр_Амзин #Станислав_Мудрый #российские_СМИ #Владимир_Зыков #Леся_Рябцева #Даниил_Туровский #Василий_Гатов #закон_о_СМИ #Елизавета_Сурганова #Макс_Седдон #Илья_Овчаренко #Вадим_Милющенко #Олег_Табаков_об_Украине