«Людям хотелось бы видеть меня инженером или финансовым аналитиком». Как зарабатывать на стихах — истории трёх поэтов

Сложно ли организовать тур на 45 городов, какие трудности могут возникнуть во время ночёвки или при переходе границы и как объяснить близким, что у тебя уже есть «нормальная работа».

В рунете многие пишут стихи — на главной онлайн-площадке для поэтов «Стихи.ру» зарегистрировано 864 тысячи авторов и опубликовано 52 миллиона произведений. Заработать на таланте тоже можно, но удаётся не всем. Самые распространенные варианты — концерты, продажа книг и сбор донатов.

TJ поговорил с тремя популярными сетевыми поэтами — Владимиром Током из Эстонии, Серафимой Ананасовой из России и Дмитрием Качмаром из Украины. Им от 29 до 32 лет, они пишут стихи, выпускают книги и ездят с концертами по всему миру.

Мне с ранних лет хотелось выступать на сцене. Однажды, сидя на ковре комнаты старшего брата, я впервые услышал гитарный риф из песни «Smells like teen spirit» и решил, что хочу играть музыку — желательно вместе с Куртом [Кобейном], желательно в США. Но мне было восемь, Кобейн к тому времени уже нас покинул, так что пришлось записывать в свою школьную тетрадь первые тексты песен. Наверно, так всё и началось.

Родители? Застряли между мирами... И слишком поздно освоили интернет. Думаю, им и сейчас неведом весь масштаб личности своего отпрыска. Но одно я чувствую точно: они любят то, что я делаю, любят как умеют — мне этого достаточно. Я же исполнил свою мечту и издал книгу стихов — специально для своей мамы. Думаю, ей это о многом говорит, я видел её слёзы.

[Чтобы понять], почему я этим занимаюсь, нужно прийти на концерт, послушать часа два моих историй, а потом немного посидеть в привокзальном баре и вместе отправиться в путешествие куда глаза глядят. Там в дороге легко можно найти ответы, друзей, смыслы и ту красоту, что держит на плаву наши смешные короткие жизни.

Однажды я ехал куда-то в сторону Ростова-на-Дону, и в тамбуре мы разговорились с бабушкой. Она ехала в Адлер работать уборщицей за 12 тысяч в месяц, я же только отыграл концерт в Москве, и в кармане лежало 32 тысячи. Большие деньги? Для меня тогда были огромные. Но целью так и не стали.

Как только ты начинаешь выступать, ты тут же превращаешься в артиста, а артистам, особенно такого мелкого пошиба, основной достаток приносят гастроли. В моём случае — ещё книги. Люди быстро поняли, что я им не вру, и поддерживали меня полными залами, покупали сборники... Что же касается сумм, то живу я очень скромно: любая цифра — уже плюс и праздник.

К донатам я отношусь нормально, но использую крайне редко. На первую книгу мне донатили люди, которые хотели её купить. Это был очень успешный краудфандинг, получилось собрать сумму в три раза больше [заявленной]. Читатель снова показал, что он мне верен, а я верен читателю. Сидя на карантине, я завёл Patreon, но так и не прорекламировал, что он у меня есть.

Ещё я получаю пенсию по инвалидности. У меня ДЦП. И c ДЦП я езжу в туры по 45 городов, вы не ослышались... Иногда делаю что-то в фотошопе на заказ. Это я тоже умею и люблю. Книги я, кстати, издавал самиздатом, так что одно время на почту ходил как на работу — отправлял их день за днём.

Сейчас, правда, не лучшее время говорить со мной о деньгах. Последний год я ничего не зарабатываю. Но благо у меня есть жена, мы вместе работаем над её проектом. Это приносит нам деньги.

Выступать в турах [по 45 городов] очень тяжело. Про нормальный сон, комфорт и режим питания можно забыть. Я всё делаю сам: от афиш до рекламы. Но сами выступления — тот ещё наркотик. Но надо оговориться: выходные всё же есть, обычно два дня в неделю. Повезёт и можно почувствовать человеком… но недолго.

Когда я не в туре, я смотрю кино. Очень много кино, практически как Тарантино. Сейчас мы закончим с интервью, и я продолжу его смотреть. В туре же нет обычных дней. В любое время дня и ночи ты хочешь спать… Про это можно написать целый том, но в целом: едешь ты гораздо дольше, чем выступаешь. Потом еще немножко едешь, снова едешь, а потом ты раз — уже в Берлине или Челябинске.

Честно говоря, мне всё равно, как к [моей жизни] кто-то относится, даже самые близкие. Я получаю тысячи писем с историями и отзывами, из них и дураку будет понятно, что мои стихи помогают людям. Это главное, реальная сила слова.

То, чем я занимаюсь, вообще самое стабильное, что может только быть. Пиши хорошие книги, и ты будешь самым счастливым и богатым на свете до смерти, потому что мир творчества компенсирует все твои лишения. Иллюзия, которой ты управляешь. Что может быть лучше?

Ещё в детстве я написала стишок про кузнечика. Мама отправила его на конкурс в местную газету, и я получила за него приз. В 13-14 лет многие пишут стихи, потом бросают. Я не бросила.

Мама никогда не была против. Не могу сказать, что она с самого начала на 100 % верила в успех затеи бросить всё и заниматься только литературой, но у меня получилось её убедить результатами. Она видела, как я упорствую и как это начинает приносить плоды. С друзьями сложнее. Вначале не поддерживал никто, всем было без разницы. Сейчас поддерживают коллеги, потому что понимают, как это бывает непросто.

Я редко жалуюсь на свою работу, искренне люблю её. Я сама выбрала этот путь. Самой по нему и идти. Писатель, поэт — это вообще профессия одиночек. [Пишу стихи], потому что так нужно. Странно звучит? Но я вот так чувствую. Это просто есть внутри, как встроенная миссия, я знаю, что должна писать, «таков путь».

Поэзия — это искусство подбирать слова, как крошечные детальки с множеством зазубрин, так, чтобы сложился красивый и работающий механизм. Но я вообще не люблю давать определения этому слову. Меня это в тупик ставит. Кажется, что отражаю всего одну грань, а их десятки. Это слишком долгий разговор, отдельный.

[Зарабатываю] на турах, книгах и донатах. Иногда участвую в каких-то сторонних проектах, так или иначе связанных с литературой. Это всё, но отнимает очень много времени и сил, это не «хобби». Я всегда чем-то занята: пишу книгу, готовлю её в печать, планирую тур, катаю тур. Бездельничать особо некогда.

[Концертные туры] выматывают очень сильно: синяки под глазами до щёк, истощение моральное и физическое. Ночью от эмоционального перевозбуждения после концерта уснуть не можешь, а днём — проснуться. Не всегда удаётся нормально поесть, [чувствую] радость до потолка, когда есть время принять горячую ванну. Пью литры энергетиков и кофе. Но я согласна платить такую цену за то, что имею: занимаюсь любимым делом. Смотрю новые города, знакомлюсь с хорошими людьми, имею возможность быть услышанной и, может быть, даже понятой.

При этом сами концерты меня не тяготят. Я прекрасно знаю, что, даже если с ног валюсь, выйду на сцену — и забуду об этом. На сцене ты ловишь транс. Но после концерта усталость обрушивается в троекратном размере.

Когда я в туре — это дурдом. Поезда, самолёты, смена городов, часовых поясов, концерты. Недосып, стресс. Но это исчезает, когда выходишь на сцену. Люди слушают тебя, аплодируют, благодарят, просят автограф. Отдача читателей придаёт сил. Я не из этих, которые со сложным лицом цедят «я в стол пишу, мне признание не нужно». Таким не верю. У любого автора тщеславие в той или иной степени присутствует, лицемерить глупо.

Когда не в туре, пишу новую книгу. Прозу или стихи. Если прозу, то работаю по расписанию, мной же себе составленному. Если стихи — тут уже проще. С ними чёткое расписание не прокатит. Тогда свободного времени чуть больше, могу вписаться в какой-нибудь проект или мероприятие. Недавно, к примеру, альбом записали с другом. Скоро релиз.

У меня есть менеджер Инга и помощница Катя, есть организаторы на местах. Я им всем безумно благодарна, они большую работу проделывают, без них не справилась бы.

С тех пор как уволилась и ушла из журналистики — а это было в 2014 году — не думала о том, чтобы оставить поэзию.Точнее так: не планировала это всерьёз. Бывало, что в моменты эмоциональных ям говорила или писала близким, что мол всё, к чертям это, бросаю, хватит с меня. Но уже давненько такое не практикую. Это всё было от внутренней незрелости.

Тогда ещё многого про себя не понимала. Не понимала, что я такое. Понемногу разбираюсь. По крайней мере, мысли про «хочу всё бросить» не посещают больше. Даже в мрачные времена.

Когда я родился, помимо бутылки шампанского «Советское» родители купили ещё и картонный альбом для фото. На обложке там были изображены силуэты матери и ребёнка. Над ними — цветная радуга. Над радугой — облака сомнительно белого цвета. Листаешь альбом, внутри — место для фото и подпись: «Мой портрет». На следующей странице ещё дыра с подписью: «Мои родители». И так далее, пока не вклеишь фотокарточки всех своих родственников до двадцать пятого колена. Ещё на одной из страниц можно было записывать свой рост. А на странице рядом — вес.

Вопрос о том, как и когда я начал писать, для меня сродни всему этому. Никто с уверенностью не скажет. Да и важно ли это? Это просто случилось и случилось когда-то очень давно. Когда никто, кроме меня, этого не видел и не понимал. Когда дядя Лёша делал из хмеля, растущего во дворе, пиво, а в магазине, почти у кромки тех мест, где ещё позволялось гулять, продавали мороженое «Мексика» за 75 копеек. Где-то там я впервые и коснулся поэзии.

Окружающие смиряются [с тем, что я зарабатываю поэзией]. Больше ничего им не остаётся. Вероятно, им хотелось бы видеть меня успешным инженером или финансовым аналитиком. Или кем-то ещё. Главное — с понятной и вменяемой профессией, благодаря которой можно ежедневно куда-то уходить и ежемесячно получать за это деньги.

Не думаю, что нужно объяснять кому-либо, [зачем я этим занимаюсь]. Ты просто живёшь этим. Просто пишешь. Потому что так ты устроен внутри. Бывает: выцепишь слово, несколько слов, идёшь и коверкаешь их во рту, прожевать не можешь. А потом — бежишь уже к столу и кладёшь эти слова на стол, как палку колбасы, отрезаешь немного и снова начинаешь пережёвывать. А там не колбаса, а целлюлоза какая-то. Ещё и типографский краской отдаёт.

Иногда, правда, и получается что-то. А если получается, то счастлив, как ребёнок. Потому что создаёшь нечто из ничего. Как в детстве бывало: соберёшь пригоршню алюминиевых проволочек по соседским дворам, у костра их расплавишь и сделаешь себе медальон. Тяжелый, с рисунком каким-нибудь. И вы с ребятами спорите, у кого лучше получилось. И, если честно, ни у кого.

[С заработком] то густо, то пусто. Всё идёт в ход: концертная деятельность, продажа книг. Иногда — фестивали, если на них решаются сделать поэтическую сцену. Однажды я делал мерч, но опыт так себе. Есть ещё стриминговые платформы, но у меня там всего один релиз. С его монетизации можно купить пирожок раз в год. Пирожок с целлюлозой и говном. В общем, жить можно.

К донатам отношусь сдержанно. В культурном коде, из которого я вывалился на следующую строку, подобных вещей не существовало. Деньги всегда зарабатывались трудом. Зачастую — трудом тяжёлым. Посему получение любой суммы денег за просто так для меня в диковинку. Но и с этим я в последние годы сжился. Если человек желает меня как-то отблагодарить — я просто оставляю ему банковские реквизиты.

Подработки бывают редко. Выглядят скорее как шабашка. Как в университетские годы было: тебе звонят – и ты выезжаешь спускать с тринадцатого этажа чей-то холодильник. Могут вытащить на работу два раза в неделю, могут — раз в месяц. Вещь крайне нестабильная, и наш бог такого не одобряет. Иногда меня просят помочь со сведением музыки, иногда — с битами, иногда просят побыть гострайтером и написать текст для песни или рэпа какого-нибудь паршивого.

Как такового месячного заработка у меня нет. Часть денег из тура идёт на затраты, связанные с самой поездкой. Проезд, жильё, еда, оплата музыкантов, если я их с собой везу, форс-мажорные обстоятельства в виде порванной обуви, сломанного чемодана (или лица). Часть денег откладывается, с каждого города по копейке.

На выходе, если откатываешь порядка сорока городов за раз, имеешь круглую металлическую копеищу. Такую можно и к уху приложить в сториз, и под подушку положить. И вот с этой копеищей приезжаешь домой и кладёшь её на стол, рядом с колбасой из целлюлозы. И говоришь себе: ну всё, заживём, пацаны. И живёшь. Сколько-то живёшь. По сути — до следующего тура.

Мой обычный день в туре выглядит так: подъём за два часа до автобуса или поезда. Час на сборы. Душ, завтрак, вокзал. Дорога к следующему городу. Даже если город сравнительно недалеко — это четыре часа минимум. В среднем восемь часов, максимум — десять-двенадцать. По приезду — закинуть вещи на квартиру, где буду ночевать. Дальше — площадка, чек и сам концерт — где-то два с половиной часа. Плюс немного пообщаться, сделать фотокарточки, рассчитаться с заведением. Если остаются силы — можно где-то перекусить с теми, кто остался. Если нет — такси до места ночёвки. Душ, сон. Новое утро, новый вокзал.

В туре ты вообще не принадлежишь себе. Ты принадлежишь сцене, на которую выходишь, арт-директорам, с которыми у тебя договорённости, людям, которые заплатили деньги и пришли тебя послушать, людям, у которых ты ночуешь. Даже водителю автобуса и кассиру, оценивающему, достоин ли твой багаж багажного места. Всем и всему, но не себе. И так два-три месяца.

Концерты не заряжают. Концерты — это только об отдаче. Заряжают другие вещи: выходные дни, например. Когда осознаёшь, что ты проснулся в Смоленске или в Новосибирске, а значит, можно устроить долгую прогулку и посмотреть какие-нибудь интересные места. Или поужинать в кругу друзей, которых не видел уже очень давно. Или сойти с перрона на новый вокзал и вдохнуть после двенадцатичасовой духоты свежий воздух.

Выматывает только невозможность побыть наедине с самим собой. Потом это перерастает в раздражительность и внутреннюю усталость. Чаще хочется тишины, одиночества. А получить этого в туре ты не можешь никак.

Любой тур — это про принятие решений. Заполнение встреч во «ВКонтакте», афиши, поиски подходящих площадок, затяжные попытки утвердить даты и условия, продажа билетов онлайн, покупка билетов на ближайшую дорогу, поиск жилья и прочее.

Была ситуация, когда мы откачивали парня, у которого жили в квартире. Пока нас не было дома, он съел пару колёс и словил бэд-трип. Не один раз организаторы пытались меня опрокинуть на деньги, ломались автобусы и срочно нужно было как-то добираться до города. Однажды лопнула водопроводная труба, и концертная площадка отказалась нас принимать.

Мысли [о нестабильности дохода] всегда сидят где-то неглубоко. Сегодня люди хотят ходить на твои концерты, завтра — даже не знают, что ты приезжал к ним в город. Грустно, когда и первое и второе случается одновременно. Последний тур я откатал полтора года назад. Единственный концерт за это время у меня случился прошлым летом в Киеве. Проводить ещё я не рискнул. Люди болеют и умирают. Странно в такое время турить.

Если честно, я никогда не знал, для чего я и зачем. Я видел себя механиком — в мазуте и с гаечным ключом. Видел себя почтальоном с большой сумкой писем и счетов. Видел себя моряком. Водителем маршрутки. Немного — актёром, немного — журналистом. Нужно было выбрать, а как выбрать и чем при этом руководствоваться, я не знал. Только потом уже, спустя несколько лет моих бесплодных блужданий по коридорам университета, в моей жизни появилась поэзия. Ощутимо появилась, а не как раньше. И всё стало поэзией. И ради неё. Вот к чему это меня привело.

Думаю, я уже сделал больше, чем мог себе представить. Многих людей вдохновил на что-то, многим помог не чувствовать себя одиноко или что-то понять. Это и есть мой путь. И пока что он продолжается. Уже за это можно всему сказать спасибо.

#интервью #поэзия #литература #личныйопыт