Пять историй о российских журналистах, убитых в Африке
Коллеги и знакомые — об уникальности Джемаля, Радченко и Расторгуева.
Стихийный мемориал у Центрального дома журналиста. Фото РИА «Новости»
31 июля в Центральноафриканской Республике погибли военный корреспондент Орхан Джемаль, побывавший в Сирии оператор Кирилл Радченко, а также режиссёр, автор проектов «Срок» и «Lenta.doc» Александр Расторгуев. В ЦАР они снимали документальный фильм о наёмниках из «ЧВК Вагнера» и других российских частных военных компаний.
Гибель съёмочной группы стала самым обсуждаемым событием последних дней как минимум в журналистской и околожурналистской среде. Многие коллеги и друзья репортёров не только выразили соболезнования, но и поделились воспоминаниями. TJ выбрал одни из самых показательных историй.
О Джемале: «Рядом шёл бой, а он всё это время был невозмутим»
В 2004 или 2005 году я стажировался в отделе политики «Новой газеты», а редактором там был Орхан Джемаль. Было лето, работать не хотелось, а хотелось с друзьями на речку, но меня отправили на какое-то скучнейшее заседание какого-то комитета Думы. С трудом его отсидев, на речку я всё же сбежал, а на следующий день принес Орхану написанный левой ногой текст. Он прочитал его, вздохнул, сказал: «Садись», — и переписал всё от первой до последней строчки. Стыдно было ужасно, но вот этот урок, что никогда нельзя относиться к работе как халтуре, я запомнил на всю жизнь.
2014 год. Август. На востоке Украины война, российские войска вот-вот то ли возьмут, то ли не возьмут Мариуполь. Орхану звонят из Киева и говорят, что у самой границы с Россией в плен попала группа кировоградских десантников, но их готовы отпустить. Сами украинские военные ехать забирать своих пленных так глубоко в тыл врага боятся. Таксиста, готового на такое приключение, уже тоже хрен найдешь.
У батальона «Азов» нашлась вдруг красная «Нива» с почему-то французскими номерами, за руль которой садится ещё сильно хромающий после ранения в Ливии Джемаль, и мы едем через линию фронта за этими пленными. Приезду русских журналистов из Мариуполя за украинскими пленными удивились и сами пленные, и державшие их ДНРовцы. На обратном пути чуть не разбились, едва не въехав в ночи в подбитый танк, пробили колесо, застряли в поле, репортаж в «Коммерсантъ» я надиктовывал с сельского кладбища, где-то рядом шёл бой, а Джемаль всё это время был невозмутим, будто мы гуляем по московскому Бульварному кольцу.
В феврале мы последний раз подробно говорили, когда «Центр управления расследованиями» только задумался о фильме про «ЧВК Вагнера». Идеи с ЦАР тогда, правда, не было. Обсуждали базу в Молькино, Сирию. Две или три недели назад случайно столкнулись в метро. Поздоровались на ходу, договорились встретиться на чай. Уже не встретимся. Нет никаких сил хоронить коллег.
О Расторгуеве: «Он ходил по лезвию ножа и заглядывал смерти в лицо»
[Расторгуев снял] «Чистый четверг» — эпос о чеченской войне, снятый в одном вагончике, стоящем в полустанке, где-то там в Чеченской республике, вагончике-бане, где омываются бойцы после боев, готовясь к следующим. Это абсолютно выдающееся произведение. Эти фильмы не были увидены, не были услышаны.
Кстати, картину «Чистый четверг» я продюсировал, ещё когда работал на ВГТРК, на канале РТР. Она даже была рассчитана для показа на РТР. Он поехал снимать в Чечню во время войны, чудом не сел на тот вертолет, который был подбит и упал. Он ходил, так сказать, по лезвию ножа. Он заглядывал смерти в лицо.
Его за эту командировку уволили, он тогда работал, был штатным сотрудником студии «Телефильм» в Ростове-на-Дону, как-то так она называлась. Его уволили, там был какой-то начальник, которому мы писали письма, говорили, что вы совершаете абсолютно низкий и подлый поступок, что вы делаете. Тем не менее он был уволен. [...]
Мы постоянно находились в фазе конфликта, постоянно. Может быть, благодаря этому конфликту он сделал картины, которые правда являются летописью российского смутного времени, в котором нам всем довелось жить, которое, может быть, мы ещё преодолеем. Он уже в нём остался навсегда. Извините, я не склонен возводить всё в пафос, но абсолютно выдающийся художник. Абсолютно выдающийся художник.
О Радченко: «Он действительно жил съёмкой и погружался в неё с головой»
В тот злополучный день наш внедорожник уходил из засады «Исламского государства», в которую мы попали на подступах к Дейр эз-Зору. Фонтанчики от пуль, всё приближавшиеся к нам, словно говорили, что конец совсем близок. На миг мы встретились глазами и поняли друг друга без слов. Кирилл снова принялся шевелить рычажки управления беспилотником, ведя съёмку с воздуха. Уже после, когда машине удалось уйти из-под огня, он сменил «коптер» на [фотоаппарат Canon] Mark 4 и продолжил работу – так, будто несколько минут назад ничего и не произошло.
Он действительно жил съёмкой и погружался в неё с головой. Да, пожалуй, та мчащаяся по пустыне машина сблизила всех нас ещё больше — вопреки разным взглядам на жизнь и убеждениям. [...]
Редкий оператор любит фотографироваться — видимо, это склад характера, который формирует работа. Он больше следит за окружающим его миром, стараясь не вмешиваться в происходящее. Но после выключения камеры Кирилл мгновенно менялся – в жизни он всегда старался оказаться в центре событий. Тяга к новому, неизвестному, опасности – всё это его привлекало. И, видимо, стало основным мотивом снимать в Африке. К сожалению, мотивом фатальным.
О Джемале: «Он был настоящий „наркоман“, который жил только в экстремальных условиях»
В декабре 2011 года я сидел на корпоративе «Известий» и был сильно помят. Всего несколько дней прошло как я вернулся из казахстанского Жанаозена, где взбунтовались рабочие-нефтяники. [...] В результате, постояв на коленях на залитой кровью площади под дулом автомата, а потом поучаствовав в серии допросов, я всё-таки уехал оттуда на следующий день. Но ещё пару месяцев Жанаозен был со мной.
И вот на корпоративе к моему столу прихромал Орхан. У него выдалось приключение пожёстче: в августе 2011 года он был ранен во время битвы за Триполи, почти лишился ноги. В итоге ногу сохранили, хотя она практически не работала, а сам Орхан через несколько месяцев вернулся в Москву. «Лучше бы её отрезали, — пожаловался он, неуклюже сев на стул и посмотрев на свою ногу с отвращением, — Я же теперь инвалид».
Мы разговорились: он рассказал про Триполи, я — про Жанаозен. Он с интересом выслушал, помолчал, а потом сказал: «Ты же понимаешь, что теперь не сможешь без этого?». Я с сомнением на него посмотрел. В тот момент мои ощущения указывали на то, что это последнее без чего я не смогу.
«Не сможешь, это наркотик», — убеждённо продолжил Орхан.
Спорить я не стал. Решил, что со временем станет ясно, кто прав — Орхан или мои ощущения. А потом в последующие годы я узнал Орхана чуть лучше и понял, что правильно поступил, не став спорить — он был настоящий наркоман, который жил только в экстремальных условиях. В остальное время он находился в режиме ожидания — от одной безумной поездки к другой.
Одна история описывает его характер исчерпывающе: в 2010 году он работал в Newsweek и руководство не отпускало его в Сомали под предлогом того, что это слишком опасно. Тогда он взял отпуск и поехал туда самостоятельно. В итоге провёл несколько дней в местной тюрьме по подозрению в причастности к деятельности исламистской группировки «Аль-Шабааб». И все же написал об этом текст для Newsweek.
И мне кажется, он делал это не столько для читателей — парадоксальным образом самые рискованные журналистские работы не привлекают массового читателя, им неинтересно читать про диковинные страны, где вечно льётся кровь. Думаю, он делал это в первую очередь потому, что просто не мог не делать.
Очень жаль, что его не стало. Как и двух его спутников — я их лично не знал, но это неважно. Но я думаю, что в отличие от них, Орхан уже много лет как был готов к такому исходу. И принимал его в расчёт как неизбежный риск — плата за собственную неуемную тягу к опасности.
О Расторгуеве: «Следователи давили на него, но он ничего не отдал»
Мы познакомились с Расторгуевым в 2012 году, когда он готовил фильм «Срок» о протестах в России. Он много работал со мной. Самый, наверное, напряжённый день был, когда он «прикрепился» ко мне 6 мая на Болотной площади (день акции «Марш миллионов», которая привела к «болотному делу» — прим. TJ).
Вокруг полицейские избивали людей, распыляли газ, но Саша совершенно невозмутимо фиксировал происходящее на видео, оказавшись в эпицентре столкновений. Позже следователи давили на него, чтобы он передал файлы и у силовиков появились дополнительные улики против активистов. Расторгуев ничего не отдал. Он был одним из самых талантливых документалистов страны, удивительно порядочным и скромным человеком. Мысль о его гибели не укладывается в голове.
#истории #цар #медиа