«Всех удивляет, что приехал русский»: интервью с преподавателем МГУ, уехавшим в Ирландию для развития ирландского языка

Об условиях жизни, тонкостях работы и сходстве россиян и ирландцев.

В феврале уроженец Москвы и преподаватель МГУ Виктор Байда взял билет на самолёт и отправился в ирландское графство Керри в деревню Баллинскеллигс. В прошлом мужчина, долгие годы изучавший гэльские языки, уже ездил в страну для исследований и туризма. Однако на этот раз он отправился туда с чёткой целью — остановить «вымирание» ирландского языка.

Байда стал десятым специалистом по языковому планированию, который, в рамках правительственной программы, должен выработать стратегию сохранения ирландского языка на родине. В интервью TJ он рассказал, каким образом устроена жизнь в далёких регионах Ирландии, как заинтересовать местных жителей использовать родной язык и почему порой языковое положение в стране заставляет грустить.

Кратко о темах разговора:

Давайте начнём издалека — когда вы увлеклись языками?

Однажды в 13 лет я открыл дневник и посмотрел, какой предмет мне даётся лучше всего — им оказался английский язык. Так я и решил, что нужно заниматься языками, задумался о карьере лингвиста. В моем понимании это значит, что нужно знать как можно больше языков. Свою роль сыграли и родители — по профессии они преподаватели английского.

Где вы учили ирландский язык?

В 1990-х годах я учился в МГУ, и у меня появилась возможность съездить на семестр в Тринити-колледж в Дублине, где я впервые увидел и услышал ирландцев, говорящих на родном языке. По ходу учёбы я записывал передачи на местном радио и телевидении, а когда вернулся, часто их переслушивал. Позже пришёл интернет, так что доступ к звучащей речи увеличился.

Разговаривать учился через постоянное общение. Каждый последующий раз приезжал в Ирландию на конференцию или курсы, старался как можно больше разговаривать на местном языке. Но помимо этого очень важно слушать [носителя] и переслушивать. Это как с песнями и рекламой — чем чаще слушаешь, тем легче воспроизвести.

В различных СМИ писали, что вы знаете от восьми до десяти языков, включая французский, немецкий, шведский и исландский. Насколько это приближено к реальности?

Всё зависит от того, что вы подразумеваете под «знать язык». На четырёх языках я могу говорить легко, ещё на нескольких кое-как, ещё на нескольких что-то сказать, что-то прочитать. Я интенсивно учу немецкий язык, но до сих пор нет ощущения, что я его знаю. Я не представляю себя говорящего на немецком, а это мешает обучению. Например, с ирландским было иначе — я представлял, как захожу в паб и с кем-то говорю.

Удивительно, но мозг это считывает. Говорят, если улыбаться через силу, то мозг не понимает, делаете вы это искренне или нет, поэтому настроение всё равно улучшается. Здесь такой же механизм — вы представляете ситуацию, как разговариваете на иностранном языке, или на самом деле разговариваете.

А ещё говорят, что каждый последующий язык даётся легче предыдущего. Это так?

Да, потому что работают механизмы того, как ты обычно это делаешь. Вы знаете, где будете искать материал, который вам нравится. Когда вы учите язык, то знаете, например, когда вам понадобится фраза «на самом деле». Эта фраза часто говорится, поэтому она вам нужна.

Мы часто говорим слова «интересно» и «важно», поэтому они будут одними из первых слов, которые вы выучите в новом языке. Одна из первых фраз — «это очень интересно» или «очень важно». То же самое, когда вы приходите в магазин, то знаете, что хотите найти и где можно искать. Вы знаете, например, где находятся булки с хлебом.

С 2004 года вы работаете преподавателем в МГУ. Каково это?

Ничего необычного — многие коллеги работают преподавателями с 1970-1980-х годов. В традиционных университетах люди работают десятилетиями — практически всю жизнь. Как окончили университет, так поступили туда работать. Так произошло и у меня. Три года преподавал в аспирантуре, а в 2007 году стал преподавателем.

Моими основными предметами были «Введение в германскую филологию» и «Сравнительная грамматика германских языков». Также преподавал ирландский язык и историю ирландского языка, но там был на подхвате. Однако 2010 году ирландский язык сделали основным предметом, нужно было включаться на полную катушку. Профессор Татьяна Андреевна, которая с советских времён занималась ирландским языком и обучала меня, начала составлять программу истории древнеирландского, а я — современного.

Было тяжело?

Мы больше радовались, потому что то, чем мы занимались, получило более высокий статус. Составление программы и другие противные вещи отходят на второй план, потому что ты знаешь, что будешь делать что-то новое и интересное. Когда язык становится основным предметом, то есть гораздо больше времени на его изучение.

С 2010 года прошло девять лет. Как вы оцениваете успехи программы?

У нас обучение идёт циклами, поэтому за это время мы выпустили две группы, вернее, вторая группа выпускается в этом году. Когда ты в течение длительного времени работаешь с людьми, которым тоже интересно, и видишь прогресс, то это здорово. Зарубежные коллеги высоко оценивают результат нашей работы. Нет ничего, кроме приятных ощущений.

Сколько в группе людей, которые ходят на предмет? Куда они могут пойти после окончания?

В первой группе было шестеро человек. Сейчас такая же цифра. Предмет такой, что каждый год выпускать по тридцать человек бессмысленно. Филологический факультет готовит людей широкого профиля. Наши выпускники даже с английским, французским и испанским не работают с языками, а идут, например, в СМИ, потому что это люди, работающие со словом.

Из шестерых выпускников по специальности работает только один, если имеется в виду специальность как ирландистика, а остальные работают в сфере, которая так или иначе связана с языками. Но я думаю, что из этой группы будет больше людей, которые продолжат заниматься ирландистикой.

Почему?

Россия — очень большая страна, которая имеет важное положение со всех сторон. Мне очень важно, чтобы у нас были специалисты во всех областях. Ирландистика — маленькая область, но я считаю, что здорово, когда у нас в стране есть полноценные специалисты по этому направлению. Это маленький вклад в разносторонность знаний в нашей стране. Это очень важно для самоощущения.

Как вас провожали из МГУ? Вы столько лет преподавали и вдруг говорите, что уезжаете в Ирландию.

Естественно, люди поддерживают, потому что понимают, у меня есть возможность сделать новое и другое. Коллеги понимают, что у меня есть гораздо больше возможностей сделать что-то в Ирландии, ведь нельзя изучать язык в отрыве от культуры. Но положение ирландского языка— не радужное. Когда ты преподаёшь или сам изучаешь язык и смотришь, что с ним происходит, то хочется что-то сделать. Из Москвы очень трудно помочь, и коллеги это понимают.

Как отреагировали студенты на ваш отъезд?

Им это кажется интересным — преподаватель уходит в новое плавание и работу. Я ведь не ушёл в бизнес, бросив ирландский, а стал глубже заниматься языком. Они, как встающие на ноги специалисты, понимают важность этого.

У нас есть специалисты, которые могут в нужный момент помочь и преподавать эти же предметы. Проблема заключается в том, что в МГУ по факту закрыта возможность для того, чтобы к нам пришёл специалист со стороны. Руководство максимально использует профессорско-преподавательский состав, который уже имеется, но новых ставок нет.

Чтобы взять человека со стороны, нужно разрешение из ректората и опыт преподавания у этого человека. Это меня всегда «радовало» — молодой специалист-выпускник [каким-то образом] уже должен иметь опыт преподавания. Это довольно сложно, а зачастую невозможно.

Вы упомянули, что наблюдали за «увяданием ирландского языка» из Москвы. Можете описать этот опыт?

При ужасающих вещах, которые творились в Ирландии в прошлом, — чудо, что ирландский язык в каком-то виде сохранился. Я каждый год ездил в Ирландию, путешествовал по регионам и наблюдал за ситуацией из первых рук. Мир сейчас очень маленький из-за возможности быстро передвигаться и электронных СМИ. Не настолько сложно следить за происходящим в другой стране.

Как корректно звучит ваша должность на русском языке?

Специалист по языковому планированию, потому что более подходящий вариант я не могу найти. Есть два типа языкового планирования. Первое — когда вы контролируете сам язык. В русском языке, например, нужно следить за тем, чтобы сохранялись нормы языка и не говорили «звОнит» вместо «звонИт». То, что делаю я, к этому не относится.

Я занимаюсь социальным языковым планированием. Язык не существует в отдельности от деятельности человека, поэтому языковое планирование заключается в том, чтобы давать дополнительные возможности людям использовать язык в жизни. Можно организовывать встречи для людей, но при условии, что они происходят на ирландском языке.

Как это устроено?

Есть регионы, где 90% населения используют язык, а есть регионы, где значительное количество населения знает язык, но не использует его ежедневно. Несмотря на то, что в магазине все знают ирландский, они говорят друг с другом по-английски. Это связано с социальным, экономическими и психологическими условиями. С этими тремя параметрами приходиться работать. В сельских отдалённых районах существуют определённый уклады и, с экономической точки зрения, всё довольно сложно.

Мы с вами живём во времени, в котором не просто надо отучиться в школе, чтобы получить работу. Сейчас нужно получить образование, работу и потом карьерный рост. Внутри этого региона такой возможности нет. Это всё довольно депрессивно.

Напоминает реалии российских регионов.

Это один из самых красивых и туристических регионов Ирландии, но в этом и проблема. Во многом здесь задаются условия, в которых невозможно развитие. Здесь невозможны значительное строительство или производство, потому что всё это будет портить туристическую привлекательность. В Ирландии идёт упор на сезонный туризм — только летом. Зимой здесь тихо и мало людей.

Последние несколько лет мы с женой много ездили по северно-западному региону, где довольно неплохие дороги между городами, а здесь есть шоссейные дороги, которые тоже шикарные, но очень много извилистых дорожек, когда подбираешься к маленьким городкам. Это очень симпатично и живописно, но не наездишься. Железнодорожная связь в Ирландии не очень сильно развита и всё держится на автобусах. В городах аналогично. Люди построили две линии хорошего трамвая, но только две линии. Это даже не метро.

Вы давно хотели работать в области языкового планирования?

Мне хотелось внести вклад в поддержание языка. Сейчас ирландскоязычные регионы разделили на двадцать шесть частей, в каждом из которых есть общественная организация, берущая на себя обязательство по языковому планированию. Каждая набирает специалиста по языковому планированию — нас должно быть 26, но пока только десять.

Зачем нужны такие специалисты?

Дело в том, что ирландцы находятся в сложной ситуации. Несмотря на то, что английский язык для большинства людей родной, они не могут его признать своим — это не их исторический язык. При этом в Ирландии нельзя предложить ирландский язык как иностранный. Это невозможно, потому что это их язык, но на котором они сами же не говорят.

Это болезненно отдаёт на психологию из-за того, что ирландский язык в обязательном порядке преподаётся в школах, есть несколько школ, где преподавание полностью на ирландском языке, но остальные школы преподают его в качестве предмета. Это предмет, который непонятно зачем нужен, потому что очень мало, что можно сделать на ирландском языке в Ирландии.

В связи с этим у многих детей складывается ощущение, что их заставляют делать что-то ненужное. Они учат язык 13-14 лет, а выхлопа нет. Люди выходят из школы и ничего не могут сказать по-ирландски.

14 лет?

Да, здесь никто этому не удивляется и считается нормальным. Но при этом языком не пользуются. Когда я учил язык, то представлял себе ситуации, в которых буду его использовать: пойду в паб, поговорю с коллегой. Дети этого не представляют. Когда они учат французский, то могут себе представить французские фильмы, актёров или Эйфелеву башню. Когда дети учат ирландский язык здесь, то они не могут себе представить этих ситуаций, потому что вокруг себя этого не видят.

У меня на телевидении спросили, почему ирландцы не говорят на своём языке. Я сказал, потому что мы с вами не говорим по-ирландски. Очень мало где нужен этот язык. Они его нигде не слышат, не видят.

В Ирландии адреса домов или городов написаны на двух языках, но вы приучаетесь не видеть ирландский вариант. Вы смотрите на английский язык, потому что он функциональнее. Слышать ирландский ещё трудней, поэтому у многих не то чтобы безразличное отношение к ирландскому языку, а враждебное. С одной стороны, ирландцы, не разговаривающие на родном, говорят, что им жаль или стыдно. У них есть ощущение того, что это моё, но оно не у меня.

Звучит страшно.

Да, это грустно. Когда ты учишь ирландский язык, то думаешь, что поедешь в Ирландию и будешь тренироваться. Потом понимаешь, что в некоторых ситуациях ты не настаиваешь говорить на ирландском. Ты приучаешься к тому, чтобы быть социально-знающим. Ты должен знать социальную ситуацию, в котором есть место ирландскому, а где нет. Это довольно сложно.

Ирландский язык дошёл до такой жизни по историческим причинам. Английское правительство в начале 19-го века сделало всё, чтобы он в своё время там не существовал. Вместе с эмансипацией католиков были введены национальные школы, а до этого не было системного образования в Ирландии.

В этих школах было сделано так, что образование давалось исключительно на английском языке. Живущие в бедных регионах родители понимали, что детям, чтобы вылезти из этого, нужно знать английский. Они просили учителей не разрешать их детям разговаривать на ирландском языке. Это довольно долгая и грустная история.

Как вы получили работу в Ирландии?

По тому самому конкурсу, о котором я говорил. Услышал о нём по ирландскому радио и подал заявку. После этого со мной связались для интервью по Skype. А позже прислали уведомление на почту, что мою заявку одобрили. Признаюсь, я удивился, что они меня выбрали, потому что для них это некий шаг — пригласить из России человека.

Меня пригласили в отдалённый регион, который считается самым слабым ирландскоязычным. Вероятно, было немного желающих местных людей с соответствующим образованием. Извне тоже желающих было немного. Но, безусловно, я счастлив: с лингвистической точки зрения ирландский — сумасшедший, уникальный и интересный язык. И безумно неизученный.

У вас жена и ребёнок. Как долго вы обсуждали с ними переезд?

Сначала мы разбирались с визами. Нам говорили, что они смогут приехать только через год, но выяснилось, что это необязательно. У меня совершенно прекрасная жена, которая знает, чем я занимаюсь. Она знает, за кого выходила замуж. Они понимала, что для меня это очень важно. Если бы она сказала «нет», то я бы не поехал, но она не задумываясь сказала, чтобы я ехал.

Как часто россиян зовут по аналогичным проектам в другие страны?

Я не могу сказать не потому, что не знаю, а потому что такие проекты только начинаются. Специалисты по языковому планированию появляются только сейчас, потому что мы только сейчас задумались о проблеме вымирания языков. Мы только сейчас получаем социально-экономические возможности что-то с этим делать. Раньше было не до этого.

Понятно, что сейчас вопрос языкового планирования — это вопрос стран, которые могут себе это позволить. Хочется надеяться, что в будущем таких стран будет становиться всё больше и больше.

Мы с большим удовольствием говорим о спасении уссурийских тигров или видов деревьев, даже есть Красная книга. И это правильно, мы должны обязательно поддерживать биоразнообразие. Но язык — это такое же естественное существо. Только панду можно погладить, а язык не осязаем. Но это больше, чем средство общения. Это память и абстрактные механизмы, которые были естественным образом выработаны огромным количеством разных культур и сообществ. Это безумная ценность.

Это касается и России?

В нашей стране более 150 языков. Эту огромную ценность обязательно нужно передать будущему поколению. Каждую неделю умирает несколько языков. Остаётся по один-два носителя. Уходят они и умирает язык. Мы должны сделать всё, чтобы не дойти до ситуации, когда будем говорить на одном языке. Это как ходить в одном сером пальто, только все думают одинаковым образом.

Помогали ли вам финансово с переездом? Можете ли вы назвать свою зарплату?

Билет мне никто не оплачивал. При переезде я взял два чемодана и купил билет на самолёт за 12-13 тысяч рублей в одну сторону. Есть прямые ежедневные рейсы — это прекрасно, потому что в течение долгого времени летали с пересадками. По поводу зарплаты не могу сказать точно, это мне кажется неэтичным. В районе средней зарплаты в Москве.

Чем вы сейчас заняты в Ирландии?

Сейчас я пока знакомлюсь с людьми и отношением внутри сообщества. Изучаю магазины и места, где можно попытаться продвинуть ирландский язык. В одном из пабов мы организовали вечер, когда люди заранее приходят говорить по-ирландски. Вот так — пьёшь пиво и болтаешь на ирландском. Здесь нельзя просто пройти куда-то с уверенностью, что там говорят на ирландском. Почти везде по умолчанию английский язык.

А живёте в деревне, которая находится недалеко от пляжа?

Да. Здесь действительно пляж с хорошим песком. Летом дети плавают в этой воде. Но я не уверен, что буду. Мне кажется, что это холоднее, чем в наших реках. Это одно из самых красивых мест в Ирландии — Кольцо Керри. Очень красиво, но экономическая ситуация такая, как я описал ранее.

А где живете?

Снимаю небольшой одноэтажный двухкомнатный дом, потому что здесь нет квартир. В Ирландии осталось английское наследие, когда есть два высовывающиеся над раковиной маленьких крана. Здесь нет одного крана, как у нас.

Идея в том, что вы не под текущей водой моете руки или посуду. Они закупоривают дырку в раковине пробкой, наливают воду и моют посуду, после чего спускают воду и ополаскивают. Но вся эта система не приспособлена для мытья. В какой-то момент я не выдержу и куплю смеситель.

Какая иерархия в организации, в которой вы работаете?

Здесь есть директор и несколько человек, которые устроены на постоянной основе, плюс бухгалтер. Они работают в разных направлениях. Организация ещё связана с поддержкой в сёлах. Это некие программы, по которым людей направляют на определённые работы. Хоть какие-то попытки людей занять.

У вас восьмичасовой рабочий день?

Да, но гибкий график. Я просыпаюсь, завтракаю и еду на работу. Она примерно в 15 километрах от дома, так что за первые три недели наездил больше 500 километров. Здесь всё объекты находятся на расстоянии друг от друга. Бензин по работе мне оплачивают, но тридцать километров от и до дома не оплачивают.

Я не обязан быть в офисе. Там у меня компьютер, на котором я могу написать и распечатать что-то, но не продвинешь ирландский язык, сидя за столом. К нему нужно привлекать людей.

Как это устроено?

Моя основная задача — создать социальные связи между людьми, которые бы осуществлялись через ирландский язык. Это могут быть новые связи, или старые, но переключённые на ирландский язык. Это не город, где вы можете пойти в разные места, поэтому люди сами отвечают за развлечение самих себя. Есть люди, которые что-то организуют для других людей и получают удовольствие.

Мы можем помочь этим людям что-то организовывать, подать идею, найти программу финансирования. Например, люди хотят организовать в деревне молодёжный клуб, в котором раз в неделю будут организовываться мероприятия для детей. Есть программы и организации, которые могут в этом помочь. Мы готовы оказать любую помощь с точки зрения языка.

Когда я приезжаю в новое место, то чувствую себя чужим. Мне кажется, что люди видят во мне незнакомца. Испытываете ли вы такое чувство?

Разница между Россией и Ирландией не такая большая. Это тоже европейская страна и многие вещи похожи. Здесь очень гостеприимные и добрые люди. Всех очень удивляет, что приехал русский, который заинтересован в ирландском языке, несмотря на то, что многие не знают языка. Иногда люди говорят, что приехал человек, который заставит нас говорить по-ирландски. Это указывает на отношение ирландцев [к проблеме] — их кто-то должен заставить.

Напоминает чем-то российский менталитет.

Да, барин приедет и всё сделает. Во многом присутствует ощущение ирландцев, что они сами ничего не могут. Например, в этом регионе закрываются почтовые отделения, и людям приходится дальше ездить за почтой. А отделения очень важны в Ирландии, потому что все банковские карты, подтверждения и справки получают через неё. «Госуслуг» в Ирландии нет, всё приходит по почте. Это считается менее коррупционным методом.

Для сельских районов приход на почту — это единственный повод выбраться в общество. Вы приходите, и там находятся другие люди, с которыми можно поговорить. Когда вы убираете почтовые отделения, то лишаете людей возможности пообщаться. Это важный и чувствительный момент. В некоторых регионах ничего не смогли сделать, а здесь народ собрался — четыреста человек, и сказали закрытию «нет».

Какой средний возраст в этом регионе?

Если навскидку, то довольно много людей за 60 лет. Некоторое количество людей среднего возраста и молодёжь. Если говорить об ирландскоязычном регионе, то там три школы. На три начальные школы приходится порядка 110-130 детей. В этом регионе нет средней школы, она находится внутри географического региона, но вне ирландскоязычного региона. Я думаю, там порядка 400 детей со всего региона. Студентов довольно мало, потому что они все отсюда едут. Здесь же нет университетов.

Более ценно будет, если вы сможете привить интерес и, главное, использование языка для молодого поколения. Но это самое сложное.

Вы правы. Так получилось, что этот район забросили. Это, наверное, одно из самых далёких мест от Дублина. Из Москвы до Дублина четыре часа самолётом, а из Дублина до этого места на машине — пять. Это не потому, что далеко, а потому что часть дороги — хорошее шоссе, где можно ехать 120 километров в час, а потом дорожки — 60-100 километров в час.

Есть огромное преимущество у этого всего, почему молодёжь может возвращаться. Во-первых, есть возможность работать из дома. Нужно сделать нормальный широкополосной интернет, а он есть местами, но не везде. Если это сделать, то многие люди, которые работают на расстоянии, вернутся.

В России социальная система может работать с разными недостатками, но сама система есть, и когда у тебя появляются дети, ты можешь отвести их в ясли. Родители получают возможность уйти в декрет и получать зарплаты, потом ясли, детский сад, школа и продлёнка. В Ирландии ничего нет, потому что средняя школа стала бесплатной только в 1960 году. Старшее поколение вообще не были в средней школе, потому что не было денег. Государственных яслей нет, это исключительно инициатива родителей.

Знаете ли вы иностранцев, которые приезжали в Россию с аналогичной целью, что у вас?

Я знаю много лингвистов, которые приезжали и изучали языки Дагестана, например, Мартин Хаспельмат (один из ведущих европейских специалистов по лингвистической типологии — прим. TJ). У нас пока всё делается силами региональных подвижнических организаций. Во всех регионах, где есть местные языки, есть программы поддержки. Они могут быть более или менее продуктивно успешными, но они есть.

Мы только это начинаем. Это жутко интересно, но требует усилий и вложений. Людям, которые этим занимаются, нужно на что-то жить.

Скучаете по России?

Конечно. У меня родители в Москве. Я не видел свою жену и ребёнка месяц (интервью проходило в марте — прим. TJ). Я надеюсь, что они приедут. Проживая в Москве или Санкт-Петербурге, ты можешь выйти в любое время дня и ночи и сходить в близлежащие магазин или аптеку. Я даже не знаю, есть ли тут круглосуточный магазин. Всё нужно продумывать. Проблемы удобства для меня как для городского жителя воспринимаю как условия работы. С другой стороны, тут шикарные и сумасшедшие виды.

Я понимаю, что процесс восстановления языка для каждого региона и страны свой. Но когда вы сможете встать и сказать, что чего-то добились, и на этом языке стали говорить больше людей?

В 2016 году была перепись населения, а следующая будет в 2021 году. Нужно, чтобы увеличилось количество ежедневных носителей ирландского языка. Понятно, что можно знать язык, но его не использовать, но это не показатель. Главное, чтобы на нём говорили. Можно по результатам переписи увидеть, произошли ли изменения.

Эти изменения к 2021 году могут быть значительными?

Хочется верить. Конечно, надо быть более реалистичным. Я надеюсь, что частота использования языка увеличится на 10%. Но основная идея в том, чтобы хотя бы приостановить исчезновение языка. Главное, чтобы не стало ещё меньше носителей. Но эти планы сформулированы впервые и ещё ни разу не реализовывались. Они очень хлипкие, потому что очень сложно планировать такие вещи.

Будут люди, которые захотят отправиться в чужую страну спасать чужой язык подобно вам. Это довольно романтичная история. Что вы им посоветуете?

Первый и самый главный пункт — человек должен знать язык, который намерен спасать. Может быть, знать и не нужно, но для этого человек должен быть первоклассным специалистом. Есть люди, которые в некоторых местах что-то значительное сделали и их приглашают как специалистов, который могут что-то посоветовать.

Также нужно знать социальную ситуацию, связанную с этим языком. Дальше должна появиться вакансия языкового планировщика. Это не та история, что вы ставите себе цель и идёте к ней. У меня появилась возможность, и я подал заявку на эту должность. Но то, что меня взяли, это довольно необычно.

Возможно ли в перспективе, что больше уроженцев России будут отправляться в другие страны по схожим проектам?

Я в этом уверен. Но не обязательно ехать в другую страну, когда у нас в стране есть достаточно языков, которым нужна помощь. В Ирландии тратят на это небольшие деньги. Организации, которые этим занимаются, недовольны уровнем финансирования, потому что денег очень мало. Многое происходит на энтузиазме.

У нас в стране есть государственные и региональные программы по поддержке отдельных языков. Но это всё существует отдельно — программы и лингвисты отдельно. Каждый пытается помочь по-своему. Мы только начинаем этот процесс и нужно пробовать делать, чтобы понять, что работает, а что нет. Нам нужно делиться друг с другом опытом и знанием и пытаться помочь людям, которые хотят что-то сделать [для сохранения языков]. Тогда у нас есть шанс.

#интервью #туризм #образование #лонгриды