Режиссёр «Витьки Чеснока и Лёхи Штыря» — о новом фильме о подростках, юношестве и мостике между поколениями

Большое интервью с Александром Хантом — после успешного дебюта он собирает деньги на картину по мотивам трагедии «псковских школьников».

В конце июня режиссёр картины «Как Витька Чеснок вёз Леху Штыря в дом инвалидов» Александр Хант начал сбор средств на препродакшен своего нового фильма «Межсезонье». История ленты в жанре приключенческой криминальной драмы крутится вокруг двух подростков, парня и девушки, которые «пытаются отстоять не только свою любовь, но и право быть самими собой».

Толчком для фильма стала реальная трагедия 2016 года под Псковом, когда 15-летние Денис и Катя забаррикадировались на даче с оружием и обстреляли машину полицейских, а при попытке штурма покончили с собой. Как говорит Хант, после этой трагедии он решил попытаться разобраться в том, как живут современные подростки и с какими проблемами вынуждены сталкиваться.

TJ поговорил с режиссёром о том, зачем в современной России нужно кино о трудных подростках, как жилось молодым панкам в Ханты-Мансийске 2000-х, и сложно ли найти общий язык со школьниками в 32 года.

Почему «Межсезонье»?

Мне кажется, потому что это история про переходящий возраст из детства в более взрослую жизнь. Плюс действие у нас происходит в межсезонье — весной.

Тема подростков в российской действительности довольно редко поднимается в кино. Почему ты выбрал её?

У нас есть ряд проблемных тем, которые почему-то обходят стороной, и эта меня близко трогает. У меня самого было необычное детство с разными трудностями. Я взялся за этот проект после того, как узнал историю псковских школьников. Подумал, что эта та история, которую я хотел бы исследовать и понять. Этим я сейчас и занимаюсь — у нас период, когда мы можем погрузиться и по-настоящему исследовать мир современных подростков. Мне кажется, у подобных историй есть неочевидные причины, в которых мне бы хотелось разобраться.

Позволь процитировать описание сюжета «Межсезонья»: «Это история про двух подростков, мальчика и девочку, которые, в знак протеста против запретов родителей, убегают из дома с оружием и отправляются в рискованное криминальное путешествие». Поправь меня, если я ошибаюсь, но от этого описания веет романтизацией действий главных героев. Не боишься таким образом нажить противников картины?

Мы живём в такой ситуации, когда опаснее бояться, чем не бояться. Если я начну смотреть в сторону страхов и того, как всё воспримут, то кино лучше вообще не снимать. Я считаю, что фильм — это возможность для диалога режиссёра со зрителем. Пытаться просто развлечь зрителя мне неинтересно. У меня нет цели романтизировать действия, я понимаю, что это большая ответственность. Конечно, я не собираюсь вызывать любование и желание подражать героям.

Но такое может произойти, как порой случается в таких историях. Кто-нибудь может вдохновиться действиями героев.

Повторюсь — я отдаю себе в этом отчёт. Моя цель как раз не упасть в эту романтизацию.

Тогда давай чуть подробнее о главных героях. Какими они должны получиться? Такой версией Ромео и Джульетты в российской действительности? Или же можно ожидать чего-то в духе персонажей «Все умрут, а я останусь»?

Это тот вопрос, который сейчас стоит передо мной. Я должен ответить на него фильмом. Никаких готовых идей у меня нет, я как раз в поисках образов и героев. Я смотрю сейчас многих ребят, общаюсь с ними, пытаюсь понять их внутренний мир. Не могу сказать, что я придумал язык, на котором буду разговаривать. Думаю, это будет ни то ни другое, но я постараюсь не уйти от социальной проблемы, и в тоже время не сыграть в псевдодокументальное кино.

Я пытаюсь понять, почему из всех тем, связанных с российскими подростками (стрельба и насилие в школах), (аресты и суды за репосты в соцсетях), (оппозиционные протесты), ты выбрал этакую историю о Бонни и Клайде.

Потому что я хочу понять эти вопросы через героев, их отношения и внутреннюю историю. Для меня очень важно в моих главных героях, что помимо внешних проблем, с которыми они сталкиваются, были и внутренние вопросы, которые бы они решали через отношения друг с другом. По сути, у меня история о том, как мальчик и девочка открывают для себя что-то новое в жизни. Поэтому их отношения — это тоже возможность стать старше и взрослее. Это же вечная история, и мне это более чем подходит.

Вы командой собираете 2,5 миллиона рублей на предпродакшен фильма: подготовку к съёмкам, расходы на кастинг и исследования о современных подростках. Откуда планируете брать средства на сами съёмки и в какую сумму планируете уложиться?

Сценарий ещё не готов (сюжет картины пишет Дмитрий Соболев, известный по сценарию фильма «Остров» и «Перемирие» — прим. TJ), конечной суммы мы не знаем. Это, конечно, будет не 2,5 миллиона рублей — нам потребуется больше денег. Нынешняя кампания даёт шанс выйти на другие связи, чтобы мы нашли спонсора и мецената, который неравнодушен к нашей истории.

Ты думаешь, такие сейчас есть?

Думаю, нам под силу найти таких людей. Нам не нужны какие-то колоссальные суммы — это будет скромный бюджет.

В интервью ты постоянно подчёркиваешь, что хочешь снять «Межсезонье» как независимое кино. Но в случае с «Как Витька Чеснок вёз Леху Штыря в дом инвалидов» такого не было — тогда Минкульт выделил вам 25 миллионов рублей. Почему вновь не взять деньги? Опасаешься, что Минкульт откажет из-за темы фильма?

В истории с «Чесноком» Минкульт нас никак не контролировал. Не знаю историй, когда Минкульт вмешивался в производство и процесс съёмок, и я не исключаю возможности взять деньги у Минкульта, потому что это структура, которая и должна заниматься авторским кино. Минкульт — это не самоцель, но вполне возможно, что какие-нибудь кривые нас туда и выведут. Но повторюсь — моя цель создать фильм таким, каким, я хочу его увидеть.

Не помню случаев, когда кто-нибудь просил деньги у Минкульта на подобную тему о подростках. Плюс отчасти основанную на реальных событиях. Мне кажется, у них возникнут вопросы.

Не исключено, но, я думаю, эта тема, которая и Минкульту тоже нужна и интересна. Индустрия и система просто не знает, как перестроиться. Она понимает, что в кино нужны более острые темы и истории, просто это как раз разговор про страх, мы все боимся что-то открыто критиковать и искать проблемы.

Что будешь делать, если не соберёшь нужную сумму на краудфандинге?

Мы дальше будем биться, сражаться и искать возможности. Но я всё-таки надеюсь, что мы соберём сумму. Это то, во что я верю. Не рассматриваю вариант, при котором мы не сумеем.

В твоей дебютной картине хватало современной музыки: Хаски, Грибы, Антоха МС. Каких исполнителей можно ожидать в саундтреке «Межсезонья»? В трейлере звучала Гречка, например.

Думаю, это будет сюрприз прежде всего для меня самого. Я сейчас очень много изучаю музыки, и у меня возникают необычные идеи, но это пока лишь сбор материала, так что посмотрим.

Какими подростковыми исполнителями интересуешься?

Я стараюсь следить за большим числом исполнителей. Есть группа The Jack Wood, Гречка, Монеточка, Хаски, «Дайте танк», Mujuice, «Пошлая Молли» и ещё ряд групп, которые родились и выросли во «ВКонтакте». Это само по себе интересно как феномен: «ВКонтакте» стала такой силой, которая вытаскивает на публику очень интересных людей.

Ты родился в Ханты-Мансийске?

Да-да, вся моя юность прошла в Ханты-Мансийске, а потом я закончил школу и уехал в Санкт-Петербург. Детство у меня было прыткое и буйное. В какой-то момент я начал панковать, и между девятым и десятым классами у меня было такое потрясающее время, когда я попробовал всё возможное.

Какие это годы?

Ну, это где-то переход между 1999-м и 2000-м. Тем летом я обрёл много новых друзей и, не без последствий, мы творили разные дела. У нас в городе было достаточно агрессивная среда, было очень много гопников со стереотипным сознанием, и любое отклонение от общепринятой нормы вызывало агрессию многих ребят. А я вырос без отца и у меня не было каких-то крепких друзей, которые могли бы за меня постоять, поэтому я часто получал за свои неформальные проявления. Ну и это было здорово.

Получать?

Мы не только получали, мы доказывали себе и всем остальным, что мы свободные ребята и сами определяем себя. Это было здорово. Гопники никогда не приставали, когда мы были в компании. Скорее, были истории, когда я шёл один или в меньшинстве, и нас просто цепляли и приставали за внешний вид и под каким-то предлогом провоцировали драку.

После этого они нас по отдельности выцепляли и разбирались с нами. Были трагичные истории, потому что порой в драках кого-то убивали. Это не коснулось меня или моих друзей, но я знаю истории, как какой-то парень просто сидел и играл на гитаре, и его просто избили, убили. Не сказать, что я испытывал драйв от этих историй. Тогда я чувствовал себя крайне незащищённым человеком и мне казалось, что против меня выступает целая организация этих людей. Но я думаю, это был ценный опыт отстаивания себя.

Можешь вспомнить самую безумную историю подростковых лет?

Самую безумную как-то не хочется рассказывать.

Ну есть же такая, которую можно?

Помню, как полицейские задержали нас на посту за довольно безобидное дело: мы с другом лазали по разбитым машинам недалеко от дачи. Нас довольно жёстко скрутили и приковали наручниками к батарее на посту. Началась гроза, и молния ударила прямо в пост. Полицейские переглянулись с нами, а мы всё ещё были прикованы к батарее и думали, не заденет ли нас эта молния. Потом нас долго продержали в отделении, но в итоге отпустили, и мы поехали обратно на дачу. А на даче играли в бутылочку на довольно откровенные желания, поэтому мы не столько переживали, что нас задержали, сколько из-за того, что игра проходит без нас.

Ты ещё общаешься с теми, с кем дружил подростком?

Практически нет, всё это осталось в прошлом. Думаю, всё дело в расстоянии — я уехал учиться в Петербург, связи стирались потихоньку, и в какой-то момент стало ясно, что все живут своей жизнью и не пересекаются. Хотя сейчас, если я с кем-то встречаюсь, то мы общаемся в очень ностальгических чувствах.

Когда ты последний раз общался с подростком? Не просто перебрасывался фразами, а обсуждал что-то?

В июле с оператором Натальей Макаровой, с которой мы собираемся снимать фильм, мы поехали работать в детский лагерь. Наталья вела кружок рисования и фотографирования, а я — театральный. Ехали с целью разобраться, что за ребята сегодня, чем они дышат, и повариться в их среде. Я не ощутил никакого поколения Z, которое якобы мыслит иначе и живёт в каких-то виртуальных мирах. Но у меня было ощущение, что дети находятся в вакууме: они очень мало общаются друг с другом, с родителями и словно живут в параллельных мирах, которые вроде бы пересекаются в виртуальном мире, но в реальном детям катастрофически не хватает общения.

Как реагировать, когда незнакомый подросток начинает рассказывать тебя глубоко личные истории?

Относиться к нему как к другу и близкому человеку. Нужно выслушать его и, возможно, отрефлексировать своей историей, поделиться друг с другом мыслями и стараться поддержать какими-то словами.

На кастинг фильма, помимо профессиональных актёров, вы с командой приглашаете обычных ребят со всей России. Одно из условий подачи заявки — рассказать о любимых книгах и фильмах. Что обычно там пишут?

Достаточно известные фильмы: «Бойцовский клуб», «Гарри Поттер», «Хроники Нарнии», «Властелин Колец», фильмы Marvel очень популярны. Тему супергеройства мы также хотим затронуть в фильме. А книги читают такие же, что и я в своё время: «Преступление и наказание», Брэдбери, «Маленький принц», «1984», «Заводной апельсин».

Недавно мы были на круглом столе по теме взросления, и там была интересная мысль, что когда подросток первый раз публикует на своей странице в соцсетях цитаты Ницше или каких-то философов, то это звонок к тому, что ребенок взрослеет. Мне кажется, что примерно в 14 лет он открывает для себя новый мир: более сложный и многогранный. Поэтому обычно большие и знаковые авторы в числе любимых у подростков.

Мы видим, что пишут в новостях: школьники врываются в школу с оружием или молотками, пытаются кому-то навредить, а затем покончить с собой. За последние несколько лет подобных громких случаев было около десяти, если не больше. Как ты себе это объясняешь?

Мы живём в очень непростое время, а подростки очень легко считывают фальшь и грубость. Мне кажется, что это часть вялотекущего протеста, который сидит в этом поколении подростков. Они понимают, что мир не такой, каким его показывают по телевизору, и что в нём есть что-то несправедливое и неправильное. Соотнося себя с этим миром, подросток чувствует конфликт и непонимание. Он ощущает, что его не воспринимают как личность, и порой это недовольство рождает трагичные истории.

Я думаю, «Колумбайн» и вся эта американская мифология насилия только вошла в наших подростков, и она серьёзно захлёстывает молодые умы. Это насилие возникает, потому что единственное, что у них есть — это их собственное тело. И тогда они совершают поступки, где насилие направлено не только к кому-то, но и по отношению к себе. Потому это единственная возможность показать свою самостоятельность.

Когда ты был подростком, происходили такие же вещи?

Конечно, но в моё время эти истории были локальные и не имели широкого резонанса, и у нас не было таких громких персонажей, как сейчас, когда всё это культивируется. Как правило, те, кто совершает эти поступки, это очень творческие ребята, которые стараются себя проявить, но просто не имеют для этого возможности.

Те же псковские школьники не были садистами и мазохистами, это были обычные ребята, которые хотели доказать не только себе, но и взрослым, что они имеют право распоряжаться собственной жизнью. Они находились в ловушке и перешагнули черту только тогда, когда выстрелили в машину полицейских. Им казалось, что после этого их ждёт жесточайшее наказание: либо их убьют, либо надолго отправят в тюрьму.

Не нашлось человека, который мог бы объяснить им реальную ситуацию, выслушать их и оставить в покое. Ну посидели бы они там в этом доме, дали бы им еды и воды. Подросткам нужно было показать, что они сами зашли в ловушку, из которой сами же могут выбраться, и есть люди, готовые им помочь. Они же оба сомневались, стоит ли совершать самоубийство.

А почему не нашлось переговорщика?

Профессионального технического психолога, который должен был быть там, не было вообще. Были полицейские, которые достаточно грубо пыталась выкурить подростков, и в какой-то момент пускали дымовые шашки. Родители не смогли договориться с ними, потому что у них в принципе и был конфликт с родителями. Они были в противоположной детям позиции, поэтому они не смогли договориться. Не было никого, кто бы мог разрешить эту ситуацию.

Ты достаточно глубоко изучал тему псковских школьников. Расскажи, чего тебе удалось добиться.

Я жду окончания судов, потому что много информации закрыто. Но я хочу подчеркнуть, что история, которую мы создаём, не основана на реальных событиях и не касается памяти Кати и Дениса. Более того, есть другие истории, которые мы изучаем. Сейчас я переписываюсь с одной девушкой, которая рассказывает другую историю самоубийц, и мы в целом изучаем тему подросткового насилия.

Не уверен, что мне нужно глубоко заходить в материалы псковских школьников, хотя я общаюсь с людьми, которые косвенно с этим связаны. Но для меня очень важно понять причину трагедии. Я не на стороне конспирологов, хотя и изучал версию о том, что детей застрелили при штурме. Действительно есть пробелы, которые до сих пор непонятны, потому что во время штурма подростки ещё были в сознании, их пытались запугать и жёстко взять живыми, но не получилось.

Пока это преждевременные разговоры и я ничего не утверждаю, но моя версия такова, что детей спровоцировали на самоубийство. Накалили ситуацию до такой степени, что школьники совершили этот поступок на эмоциях.

Позволь, я опишу другую конспирологическую версию. Во время трансляции подростки говорили, что у них не осталось патронов и они не могут покончить с собой. На этом фоне у многих возникли сомнения: как же они тогда застрелились. Многие стали полагать, что их случайно застрелили полицейские.

Они говорили не только что у них нет патронов, но и что у них вообще нет оружия, так как они его отдали. Это сложный вопрос, потому что дети сами об этом сказали. Получается, если оружие у них было, значит, они обманули. Но зачем? Суды по делу всё ещё проходят, но сложно доверять любому их решению. Здорово, что есть энтузиасты, которые независимо занимаются этой темой.

Спустя два года?

Тема подзатухла, конечно, но надо дождаться решения суда и посмотреть, какие материалы ещё появятся. Там несколько судов, потому что явно были не соблюдены требования (по переговорам) в этой ситуации.

Этот случай показателен тем, что была достаточно несложная ситуация, когда детей можно было спасти. Но не нашлось психолога и правильного системного подхода, который бы разрешил положение. Самая большая трагедия будет, если суд выгородит эту ситуацию и не назовёт проблемой, а скажет, что в этом виноват какой-то отдельный человек. Потому что у нас большие системные проблемы. И в школе, и в семье, везде.

Что думаешь о нынешней политической активности подростков? Люди твоего поколения говорят, что вот за этими ребятами будущее. Мол, они воспитаны не Советским Союзом, а другим миром, поэтому тяга к свободе у них больше.

Думаю, когда тебе 15 лет, то тебе море по колено в любое время. Тебе кажется что впереди горы, на которые ты легко взойдёшь и полетишь, и нет никаких преград, будь то советское время или сейчас. Это просто такой возраст, когда мир для тебя открыт и доступен.

Я имею в виду отношение нынешних подростков к власти: они больше интересуются людьми, сидящими в креслах на высоких должностях, и порой требуют их отставки. Такое происходило в твоё время?

Во-первых, в моё время не было Путина или он только появился, поэтому у нас не было какого-то оппозиционного отношения к власти. Мы чувствовали, что живём в свободном пространстве и куда-то и движемся, не имея цензуры и ограничений. Но я помню историю в старших классах: были выборы, и у нас был такой дорожный маршрут через холм из центра, и автобус достаточно долго поднимался вдоль большого-большого сугроба. И я однажды вытоптал там: «Единая Россия — партия для быдла».

Когда я закончил эту надпись восклицательным знаком, подъехал «бобик». Я, конечно, в этот «бобик» присел. У нас был забавный разговор с ментами: я им объяснил, что вот такая у меня точка зрения. Они сказали: «Хорошо, точка зрения, только её нужно не здесь выражать», — и как-то пожурили меня и отпустили. Надпись очень долго сохранялась, никто её не разрушал. А это было такое центральное место, там часто проезжали автобусы.

Сколько тебе было лет?

Не помню. То ли это был первый курс университета, то ли 10-11 классы. То есть, примерно 17-18 лет.

Просто сейчас дети растут в интернете, поэтому Навальный и вся это оппозиция — это такая романтика. В каком-то смысле дети даже хотят оказаться в автозаке и попасть в изолятор. Это что-то вроде приключения. С другой стороны, много кто топит за Путина. Когда я общался в лагере, то сразу чувствовалось, что вот эти слова идут из телевизора, а эти — из интернета.

Имеешь в виду, что они транслировали чью-то позицию, но из разных источников?

Конечно. Дети достаточно доверчивы, да и вообще люди доверчивы, так что я часто слышу такое позиционирование. Но и сама власть способствует подростковому протесту. В этом числе уголовные сроки за посты и репосты в соцсетях. Ну а интернет — это же территория подростков, поэтому дети чувствуют, что не очень хотят жить в этом двуличном мире. У людей есть ощущение, что сейчас растёт поколение надежды, но я в этом не уверен. Мне кажется, что возникает ренессанс 1990-х, а дети считают, что именно такие качества как сила, наглость и уверенность в себе позволяют стать успешными.

Отойдём от политики. У тебя наверняка есть любимые фильмы про подростков. Российские или иностранные.

У меня есть несколько любимых фильмов: американский «Гуммо», «Пацаны» и «Не болит голова у дятла» Динары Асановой, а также британский фильм «Субмарина». Это очень разные между собой фильмы, но они служат для меня такой картой подросткового кино.

Как насчет «Конец ***го мира» (британский сериал 2017 года)?

Хороший пример, но там есть драматургические проблемы. Мне очень нравится главный герой, в принципе интересная стилистика, хотя мне кажется, она могла бы быть жестче.

Жестче? Мне кажется, там и так всё довольно мрачно.

Мне наоборот кажется, что там такой Уэс Андерсон, где всё в каком-то смысле карикатурно. Но там есть проблема: если бы они сделали полнометражный фильм, то было бы острее. А там в какой-то момент дети уходят на второй план, и конец сам будто бы намекает на продолжение. С другой стороны, никакого продолжения там быть не может. Поэтому обрыв в конце оставляет скомканное ощущение. Внутренняя история детей не разрешилась.

В интервью ты много говоришь о том, что современным подросткам не хватает общения, в том числе с родителями. Этот тезис слышен уже не первый год, но что нужно с этим делать? Как выстраивать этот диалог и может ли в этом помочь кино, а точнее твой фильм?

Для меня идеальная цель фильма — рассказать историю от лица подростков, но так, чтобы её услышали взрослые. Мне кажется, такого моста не хватает между родителями и детьми. Они на параллельных курсах: дети живут в своём мире, а взрослые в своём. Родители не понимают, где они там сидят, чем они живут, и дети представляют своих родителей как далёких и малознакомых людей, поэтому родителям и детям нужно больше пересекаться, прежде всего родителям, и рассказывать детям о собственных переживаниях. Мне кажется, это большая работа, которая не делается одномоментно.

Иными словами, «Межсезонье» должен стать таким мостиком между поколениями, между детьми и их родителями?

В идеале — да.

Съемки «Межсезонья» запланированы на весну 2019 года. Картина должна выйти в прокат в 2020 году. Поддержать проект Александра Ханта можно на Planeta.ru.

#интервью #мнения #кино