Жизнь в России, зарплаты музыкантов и проблема насилия над детьми: интервью с японской скрипачкой Аяко Танабе

Построила карьеру в России, создала семью с русским музыкантом и не собирается возвращаться на родину.

В 2003 году японская скрипачка Аяко Танабе переехала в Москву, чтобы обучаться музыке. За 17 лет она прочно обосновалась в России: выучила язык, окончила Московскую консерваторию, стала концертмейстером и солисткой камерной капеллы «Русская консерватория», вышла замуж за русского музыканта и родила дочь, а в ближайшее время собирается получить вид на жительство.

В интервью TJ Танабе рассказала о зарплатах классических музыкантов, проблемах выпускников консерваторий, преимуществах жизни в России, а также о том, почему пока не хочет отдавать ребёнка в музыку.

В детстве вы занимались музыкой только в Японии?

Как рассказывают родители, я играю на скрипке примерно с трёх лет. Более-менее целенаправленно, так, чтобы к педагогам ходить, с пяти лет. Последние два-три года до Москвы я занималась с педагогом из Азербайджана, скрипачом и композитором Фархангом Гусейновым, который преподавал в Турции. Мы познакомились во время моего концерта, мне тогда было 14 лет. Он сразу рекомендовал нам с мамой ехать в Москву, чтобы учиться.

Вот у него занималась периодами: летом две недели, иногда где-то ещё пересекались. По чуть-чуть в течение двух лет занимались, он меня готовил к Москве. Потом я закончила в школе девятый класс и поступила в Центральную музыкальную школу.

В фильме «Ночная капелла» (документальный фильм об участниках коллектива «Русская консерватория» — прим. TJ), говоря о занятиях музыкой, вы употребили слово «насилие». Что вы имели в виду?

Во время занятий музыкой нужно, чтобы у ребёнка воспитывалась дисциплина. Иногда это переходит на какой-то другой уровень, когда примешиваются желание родителей, тщеславие — это уже не имеет ничего общего с воспитанием.

Бывает, доходит до такого, что ребёнок просто перестаёт думать, перестаёт чувствовать, какая вообще связь между ним и тем, что происходит. Он становится как компьютер, как робот: «Делайте со мной что хотите». А сам он ничего не может сделать, потому что он пока маленький, взрослые для него — авторитет. Родителям и педагогам важно прочувствовать эту грань.

Со временем это ощущение прошло?

Когда я поехала в Москву, у меня появились действительно хорошие педагоги в школе. Не только по скрипке, но и по музыкальной литературе, по сольфеджио и гармонии, по русскому языку. Они не только передавали нужную информацию, они ненавязчиво передавали любовь к своему делу и культуре. Самое ценное — я стала видеть связь с миром. Музыка всегда находилась вокруг меня, но я не чувствовала, что это связано со мной.

Какие были ожидания от новой страны перед переездом?

Что сразу после переезда доставляло наибольший дискомфорт?

То, что я не могла общаться. И боялась общаться, потому что ошибалась. Даже с другими детьми очень боялась, что я не так что-то скажу, им будет смешно, мне будет обидно. Очень дискомфортно.

Так как я иностранка, я сначала училась в подготовительном классе. Там были индивидуальные занятия, требовалось каждый раз договариваться о времени уроков. Это самый неприятный момент: звонить и спрашивать.

Все с пониманием относились?

Конечно. В Центральной музыкальной школе тогда учились несколько иностранцев: корейские ребята, двое из Китая. И была девочка из Вьетнама, которая очень хорошо говорила по-русски. С ними я заговорила, потому что перед ними можно ошибаться и не напрягаться. А потом постепенно я и с русскими ребятами перестала стесняться. На самом деле, это фантазии, что им будет смешно, что будут издеваться. Такое может быть и присутствует немного, но это ерунда.

Как быстро вы научились говорить по-русски?

Наверное, за два года. Помогло, что я оказалась единственной японкой в школе, не с кем говорить по-японски. По бытовым вопросам научилась изъясняться быстрее. Хотя квартирным вопросом занималась мама, и ей было очень тяжело. Попадались разные сомнительные люди, обустроиться сложно. Но мама особо не давала мне вникнуть в эти вопросы, а я, как она считала, ничего не умею.

Вы изначально планировали работать в России после учёбы или постепенно пришли к этой мысли?

Постепенно. Понятно, что требовалось закончить школу. Не думали о том, в какой стране учиться дальше. Мне кажется, это зависит от отношений с педагогом. Некоторые сразу ищут педагогов, чтобы в дальнейшем с их помощью строить карьеру. Бывает, ученик понимает, что ему не хватает для развития, а отношения с педагогом дают необходимое.

У меня был профессор Сергей Иванович Кравченко. После школы решили остаться в Москве и поступать к нему. Он буквально научил меня жить. Каждый урок становился открытием, и я всегда старалась его вдохновлять, старалась брать максимум, пока училась.

А как вы попали в «Русскую консерваторию»?

Николай Ходзинский — мой нынешний худрук — находился на четвёртом курсе дирижёрского факультета, я училась на втором. Он изначально делал хоровой коллектив, а потом искал небольшой ансамбль инструменталистов, чтобы играть кантату №150 Баха. Проект без спонсоров и гонораров. Мы познакомились с ним через друзей. Меня это очень заинтересовало, и мы стали вместе играть.

Что привлекло вас в работе в этом коллективе?

До встречи с Николаем я была немного маньяком. В школьной фонотеке на компьютере накопилось очень много записей: ты выбираешь композитора, сравниваешь разных исполнителей одной и той же пьесы. Я фанатела от этих записей. У меня тогда смартфона и интернета не было, я всё время проводила в фонотеке. То же самое в консерватории. Вокруг меня так особо никто не делал.

После знакомства с Николаем у меня появилась радость, что музыкой можно заниматься по-настоящему большим коллективом, не просто хорошо выучить произведение одному.

«Русская консерватория» часто записывается в храмах, соборах. Для вас имеет значение место, в котором вы выступаете?

Я понимаю, что там (в храмах) обычно происходит, и эту атмосферу, предназначение места человек может нарушить легко. Но мы, конечно, старались этого не делать. В Московской консерватории выступали все музыкальные легенды, и многие музыканты мира мечтают выступить на московских исторических сценах.

Вы рассказывали, что попробовали себя в роли уличного музыканта в Венеции. Что-то подобное делали в России?

Нет. Нужно выбирать место и время, играть, чтобы слушали. В метро некогда, и я тоже не слушаю, даже когда хорошо играют. В метро другая цель. А в туристических местах есть шанс, что какой-то контакт с людьми произойдёт. И тогда есть смысл играть на улице.

Вы много путешествуете по России. Какой город удивил больше всего?

Очень люблю Владикавказ. Осетия — это особое место для меня. Люди нравятся, стиль общения другой. Это помимо того, что там очень красиво, романтично.

Вам подходит энергетика Москвы?

[Во время обучения] мне нравилась эта энергетика, когда всё время в напряжении. Было важно, что дети вокруг меня амбициозные, это помогало не расслабляться. Я не стремилась играть лучше кого-то или стать первым, но всё равно находилась в тонусе. Нравилось смотреть, как люди трудятся. Мы слышали, как в соседних классах занимаются, и это всегда мотивировало заниматься. Или ходила на концерты учеников, и когда там кто-то здорово играл, я думала: «Тоже хочу так».

В каком статусе вы живёте в России?

Я недавно подала на ВНЖ, ждём получения. Сложно было занимать очередь, договариваться о времени, попасть на приём. И каждый раз слышишь разные варианты того, что надо собирать. Заявление я подала где-то за месяц-два.

Как часто посещаете Японию?

Летала ровно год назад, в феврале. Я ещё иногда играю в другом оркестре, с ними ездила.

Чего из японского не хватает в России?

Магазинов 7-Eleven. В остальном в Москве даже удобнее. Например, здесь есть приложения вроде «Яндекс.Такси» или «Ситимобил», у них это вроде бы непопулярно.

Вы ощущаете какое-то особое отношение к себе из-за того, что вы японка?

Если ребята вокруг меня собираются, то это из-за моих творческих идей или из-за того, как я играю, а не потому, что я японка. В миграционной службе я оказалась единственной японкой, ещё и единственным выпускником Московской консерватории, ха–ха. Не то чтобы помогали, но как-то по-доброму разговаривали.

Что вам нравится в России, если сравнивать с Японией?

И это не в час пик, когда люди едут на работу. Нет, в обычное время, когда пара человек в вагоне. Но ребёнок должен тихо сидеть, быть собой нельзя. Бывает, что младенец плачет, но это его работа: младенцам плакать надо. А в Японии нельзя.

И что делать?

Родители сразу включают смартфон, чтобы ребёнок туда смотрел. К сожалению. И разговаривать нельзя громко. Немножко нездоровая атмосфера, на мой взгляд. А в России обычно реагируют: ребёнок так ребёнок.

А есть что-то, что раздражает в России?

Паспортный контроль сразу даёт понять, где я нахожусь. Очередь и обращение сотрудников аэропорта с людьми. Я не говорю, что это плохо, просто сразу даёт понять, где я. В последнее время мне даже стало это нравиться!

Вы подписали петицию против изменений в закон «О вывозе и ввозе культурных ценностей». Почему эти поправки возмутили музыкантов и сталкивались ли вы лично с проблемами на таможне?

В 2003 году, в первый раз, когда пересекли границу со скрипкой, меня остановили на таможне в Шереметьево. Около двух часов ждали человека, который делает экспертизу. Потом оформление бумаги с экспертизой ещё где-то часок... Это немного времени, мне повезло. Сказали в Москве с этой бумагой пойти в музей Глинки (Российский национальный музей музыки — прим TJ) и оформить паспорта на скрипку и смычок.

Закон устанавливает срок действия паспорта в 10 лет. С какой целью? Скрипка что, через 10 лет станет культурной ценностью? Очевидно, нет. Это значит, что основная цель — собрать денег за экспертизу инструмента с группы населения, которая и так почти ничего не зарабатывает.

Самое главное то, что они хотят признать культурными ценностями все скрипки старше 1900 года. Это огромное количество скрипок. И мы должны будем каждый раз оформлять разрешение на вывоз. Это ещё за отдельные деньги.

Кроме того, не решена главная проблема: временный ввоз в страну иностранных инструментов для россиян всё ещё невозможен. В связи с этим зарубежные фонды не выдают нам скрипки для игры в России, то есть лишают нас возможности играть, а зрителей — слушать лучшие инструменты мира. При этом любой иностранец оформить временный ввоз может! Налицо дискриминация собственных граждан.

Расскажите про свой распорядок дня?

В воскресенье утром хожу на службу в храме, и в субботу вечером, когда есть возможность. А всё остальное в плавающем графике. То концерты, то репетиции.

Сколько у вас репетиций в неделю перед следующим концертом?

Всего две или три репетиции за всё время перед концертом. Когда мы только начали играть кантату Баха, мы долго репетировали, потому что искали свой стиль, останавливались буквально на каждой ноте. Разбирались, как именно мы хотим это играть. Сейчас коллектив более-менее сыгранный. Какие-то вещи не нужно объяснять.

Заработок зависит от количества концертов или это стабильный доход, как зарплата?

Стабильный доход есть в квартете, где я работаю второй месяц. А в целом зависит от концертов. В среднем зарабатываю от 30 до 70 тысяч рублей. Бывает больше, но ненамного.

Вы, можно сказать, звезда коллектива. Получается, остальные музыканты зарабатывают ещё меньше?

По-разному. Есть оркестры с большим бюджетом, есть те, у кого поменьше. Ребята, которые работают в оркестре, помимо этого всегда делают что-то своё. В ансамбле играют или сами делают какие-то проекты, фестивали.

Есть какой-то «попсовый» путь для скрипачей, чтобы, пусть отдалившись от искусства, зарабатывать больше?

Мне кажется, на таком пути много музыкантов.

Чтобы играть каверы разных популярных песен, тоже надо собраться. Например, нужны ударные, скрипка, виолончель или бас-гитара. Такой состав может хорошо зарабатывать на корпоративах, но это только декабрь. На улицах хорошо играть, но это тоже только два месяца: май, июнь. Что делать в остальное время — непонятно.

Хотя у меня есть один друг, очень талантливый и яркий. Он какое-то время играл в электричке и достаточно много получал. Реально хорошо играл, и интересно. Но это гораздо тяжелее, чем сидеть в оркестре и получать зарплату.

Беспомощность выпускников связана с тем, что занятия музыкой им навязали родители, а во время учёбы в консерватории они понимают, что не хотят этим заниматься?

Может быть, это одна из причин, хотя во взрослом возрасте люди всё равно начинают делать то, что им нравится. В 20 лет человек уже отталкивается от родителей, хотя, я думаю, это происходит гораздо раньше. В 10 лет да, он не может сказать, что не хочет этим заниматься, по крайней мере, у меня не получилось так сделать.

Мне кажется, так получается, когда у музыканта очень узкий взгляд. Научиться играть действительно очень сложно, даже учебную программу: сдать технический зачёт — раз в полгода выучить парочку этюдов, экзамены — выучить крупную форму, пьесы, концерты. Кто готовится к конкурсам, тому большая программа. Охватить всё это, а ещё и ансамбль или квартет, с которым тоже надо успевать репетировать.

Всё это требует времени и труда, и часто бывает, что интереса к другой музыке уже не остаётся. А потом не успел оглянуться — и уже закончил учиться. И непонятно, что дальше.

Это та неуниверсальность музыкантов, о которой говорилось в фильме «Ночная капелла»? Они не смогут ничего делать, если бросят музыку?

Да, очень часто именно так и бывает. Но в нынешнем составе нашей капеллы музыканты универсальные, с разносторонними интересами и умениями.

А вы чувствуете, что можете заниматься только музыкой?

Нет. Я могу, например, переводчицей стать или начать печь тортики, или рисовать иллюстрации. Всегда нравилось это делать, но пока времени нет. И слава богу.

Что слушаете помимо классики?

Нравятся Gorillaz, Jamiroquai. Я, кстати, давно не следила за тем, что у них там происходит. Раньше слушала больше электронной музыки. Порой, если мне нравится одна группа или композитор, который пишет музыку к фильмам, я его беру и слушаю очень долго, изучаю всё. На это много времени уходит, и поэтому я очень мало кого знаю.

Из русскоязычных исполнителей кто нравится?

Кто у вас любимый русский композитор?

Да все они любимые. Может быть Шостакович, потому что по времени ближе. Ещё Борис Чайковский. Из менее известных — Юрий Абдоков, произведение которого мы записывали в «Ночной капелле». Он как раз продолжает линию от Шостаковича, Бориса Чайковского — он ученик Чайковского. Я не говорю, что у них похожие мелодии, гармония, но общий дух сохраняется.

Японских композиторов изучали в детстве?

Нет, там не делают акцент на своих музыкантах. Традицию западной музыки привезли в Россию и Японию примерно в одно время. В Японии тоже были попытки создавать музыку в западной традиции, но это не выросло, как в России, у которой всё начиналось с Глинки, Чайковского. Теперь у России есть свой собственный стиль классической музыки, а в Японии он не появился.

В «Ночной капелле» вы говорили, что вам нравится смотреть, как рабочие красят крышу? Что вы имели в виду?

Я бы хотела сама этим заниматься.

Привлекает, что идёт работа — и есть результат. Без каких-то твоих творческих инициатив. Простая работа — и простой результат.

А в музыке вы ощущаете результат?

Да — это хороший звук. Я стараюсь иметь своё видение: к чему я должна стремиться. Я знаю, как технологически это сделать — и делаю. А на сцене бывает ещё сверху даётся то, что я сама не ждала. Бывает, что открывается видение, которого у меня не было, и ощущение такое, что уже не я играю.

После выступлений вы их как-то проживаете, обдумываете?

Бывает, что выступление понравилось, потому что команда едина, хороший ансамбль, хорошее настроение. Вот 11 февраля сыграли «Времена года» Вивальди — очень здорово и по звучанию, и по настроению.

Что касается моего звука — я всегда недовольна.

Не было ощущения, что вот он — идеальный звук?

Это конец, если я так про себя буду думать. Понятно, что я знаю, как извлечь нужный звук. Но на этом не должно всё заканчиваться.

У спортсменов, например, цель тоже ясна: или быстрее, или выше, или попасть куда-то. Всё очень конкретно. Хотя я знаю, как много факторов должно сойти, чтобы пришёл результат. Точнее наоборот — даже не представляю, как это непросто. А что касается звука, тут всё немного размывается, потому что есть масса вариантов этого идеального звука.

Зрители слышат, когда кто-то из музыкантов ошибается?

Думаю, кто-то из зрителей слышит, кто разбирается. Но бывает, что человек ошибся и сам не понял. Если раскрыть секрет: мы делаем вид, что так и надо. Нас даже учат этому. Бывает, ребёнок играет, и после ошибки начинает рожу корчить. Потому что он расстраивается сам из-за ошибки и понимает, что родители, педагог расстроятся. Мои педагоги в Москве учили, что самое главное — получать удовольствие на сцене.

Взрослый музыкант на сцене отвечает только перед собой. Всех остальных — педагогов, родителей, да и зрителей тоже — это не касается. Понятно, что плохо играть неправильно, но всякое бывает. Неудачное выступление — это очень тяжело. Это даже сниться может. Даже если всё сыграл правильно, но не было настроения, только дикое волнение. Ужас! Такие выступления — это очень страшно.

Хотели бы, чтобы дочь тоже стала музыкантом?

Я вижу, как выживают талантливые, одарённые дети в музыкальном мире, и не хочется туда отдавать своего ребёнка. Очень много намешано: желание родителей, тщеславие, сплетни, зависть, деньги, конкурсы и педагоги.

В музыкальном мире без сплетен не обходится. Кто как играл, кто какие оценки получил, что педагог сказал, куда он поедет. Эти разговоры абсолютно лишние, 90% разговоров — из зависти.

Естественно, музыкой занимаемся дома, но в игровой форме. Ей пока три с половиной года всего, а там посмотрим.

Статья создана участником Лиги авторов. О том, как она работает и как туда вступить, рассказано в этом материале.

#истории #лигаавторов #музыка #япония #интервью #лонгриды