«„Маски-Шоу“ высмеивали вещи, которые казались незыблемыми»: как создавалась одна из самых ярких комедийных передач 90-х

Создатель шоу Георгий Делиев — об обходе советской цензуры, творческих условиях 90-х и юморе в эпоху YouTube.

Юмор — всегда отражение эпохи. Эта аксиома проявилась и в 1990-е, когда после распада Советского Союза с телеэкранов шутили на темы, ещё совсем недавно запрещённые. В 1992 году на Российском телевидении стал выходить одесский сериал «Маски-Шоу», который объединил сатиру, шутки о геях и глубокое декольте Эвелины Блёданс. Сейчас шоу многим кажется устаревшим и слишком абсурдным, но в то время завоевало зрителя.

Каждый эпизод шоу — это фильм с сюжетом, который строится вокруг одной темы: ремонта, больницы, советского колхоза, поездки в поезде и так далее. Комический эффект создавался за счёт абсурда, а также трюков, ударов и падений — явных отсылок к американским комедиям 1920-х годов. Впоследствии передача стала яркой приметой времени, а её название ушло в народ и закрепилось за силовыми структурами — из-за балаклав, которые они носят.

Режиссёр телепроекта и художественный руководитель театра «Маски» Георгий Делиев рассказал TJ, как создавалось шоу, куда оно исчезло и как труппа живёт сейчас.

«Маски» как коллектив появились в 1984 году на базе Одесской филармонии, а до этого мы все занимались в молодёжных студиях пантомимы. Я, Саша Постоленко и Игорь Малахов вместе учились на архитектурном факультете и занимались в студии Володи Цыпина. Нас звали «цыпинцы». Ещё были «люсики» — ученики Леонида Заславского: это Боря Барский, Володя Комаров и часть других.

У «цыпинцев» был более буффонный, клоунский стиль, мы использовали яркие костюмы и гримы. Нас на это вдохновил Слава Полунин: он приезжал в Одессу, и после встречи с ним мы изменили свой стиль на более хулиганский. А Люсик Заславский воспитывал студийцев в духе классической пантомимы. В «Масках» эти две школы соединились и произошло что-то совершенно третье. По сути, мы создали физический театр — во всём мире этот стиль только зарождался, и мы были одними из первопроходцев в Советском Союзе.

Когда началась Перестройка, мы с Борей Барским стали создавать сценические скетчи, высмеивающие коммунистический взгляд. Думали, сейчас-то можно. Ага, нифига. В 80-х цензура была очень жёсткая. Сразу какие-то люди нам начали угрожать – понятно, из КГБ, перекрыли кислород, было очень тяжело. Год мы были без работы, пришлось уйти из Филармонии. К счастью, потом появились заграничные поездки, и мы за рубежом стали неплохо зарабатывать.

После наших гастролей в Германии снесли Берлинскую стену. Вообще, у нас много было таких курьёзов. На Украине приезжали в какой-то город – и вскоре там обязательно сносили памятник Ленину. Последним в этой череде было Запорожье. Там до этого на Ленина надели вышиванку, повесили украинский флаг, и кто-то верил, что так и останется. А мы говорили: «Да нет, снесут его!». Снесли. Кстати, у меня в театре есть целая коллекция бюстиков Ленина. Когда их уже прятали, я их забирал себе и раскрашивал акриловыми красками в клоунские гримы.

Снимать кино нас учил оператор-постановщик Одесской киностудии Аркадий Повзнер. Мы с нашим первым продюсером Юрой Володарским делали клипы, потом фильмы. А после сказалось моё увлечение комиками немого кино: когда появилась возможность, начали воплощать этот стиль, и ребята охотно подхватили идею.

В начале 90-х режиссёры Леонид Гайдай, Георгий Данелия, Алла Сурикова и [сценарист] Аркадий Инин как-то спасли мой фильм и этим открыли для меня новую дорогу. «Семь дней с русской красавицей» — это полнометражная картина, которую мы сняли в 1991 году, в том числе, с участием «Масок». Одесская продакшн-компания «Золотой дюк» не хотела принимать фильм: цензоры увидели в нём много, на их взгляд, низкопробного юмора. Они предложили собрать авторитетных людей, которые бы подтвердили, что я неправ. Я согласился и сказал, что вот если бы Гайдай! И назвал ещё несколько фамилий советских мэтров.

Заказали маленький зал на «Мосфильме». Эти мэтры заняли места. Я чуть сознание не потерял от волнения! Помню, Гайдай иногда смеялся, Алла Сурикова тоже где-то в середине. Конечно, они профессионалы и не могли всё время ржать над шутками. Когда закончился фильм, даже поаплодировали, а потом начали говорить очень хорошие вещи: что шутки тонкие, смелые, есть атмосфера, образы, сюжет. Они ничего плохого не сказали. Это спасло меня и фильм.

Распад СССР стал для «Масок» прорывом. Тогда цензурный контроль на какое-то время исчез. Мы были молодые, дерзкие и ничего не боялись. Сейчас всё существует по стандартам, по форматам. Есть готовые формулы, и художники их используют. А в 90-х это всё изобреталось. С одной стороны, жизнь была пугающей, а с другой — интересной. Для комедии это была очень благоприятная почва.

Тогда я познакомился с Алексеем Митрофановым, который работал на Российском телевидении. У нас наладился хороший человеческий контакт, и получилось сделать телевизионный проект. Я снимал за очень небольшие деньги. Мы вкладывали всю свою энергию и даже часть собственных финансовых ресурсов.

У нас собралась сильная команда. У авторской группы была настолько раскрепощённая фантазия! Мы придумали свою систему мозговых штурмов: уезжали за границу или на курорт и просто набрасывали идеи – сюжетные ходы, гэги, репризы, пусть даже глупые, пустые. Я тут же это стенографировал, потом на основе этого материала писал сценарии.

Постановщик трюков Серёжа Воробьёв обогащал наши идеи своей бурной фантазией. Я очень любил трюки, стрельбу, разрушение декораций, это было неотъемлемой частью шоу. Потом, красивые девушки. Мы обращались в модельные агентства, искали изящных девиц, а среди них вдруг находились те, которые умели играть. И когда все эти необходимые атрибуты собрались, получалась вот такая красивая картинка.

Первый сезон «Маски-Шоу» вышел в 92 году. Публика нас долго не принимала. Ругали, в основном, критики, да и многих зрителей мы раздражали своей смелостью, резкостью. Тогда наш юмор выглядел очень циничным. Мы высмеивали вещи, которые раньше казались незыблемыми. Например, то, что касалось сексуальных меньшинств, взаимоотношений мужчин и женщин — ведь ходила шутка, что в Союзе секса нет. А в начале 90-х сознание ещё фактически не изменилось.

Потом, смех над какими-то советскими атрибутами, над милицией, над семейными ценностями – у нас дети издевались над старшими. Для нынешнего времени это выглядит мило и пушисто, потому что искусство стало резким и многообразным, а тогда это был чёрный юмор, который многих раздражал.

В начале 90-х люди были напуганы, они потеряли опору, не было веры в завтрашний день. Хотя кто-то наоборот её приобрёл: бандиты же тогда нашли в себе силы, наглость, даже не имея высокого уровня интеллекта, они могли разбогатеть легче, чем какой-нибудь учёный или инженер. А юмор – это всегда кривое зеркало. Мы и отражали всё это уродство — конечно, гротескно, немного укрупнённо. Когда меня спрашивали, зачем мы это показываем, я отвечал: «Не я же это придумал, всё это есть в реальности. У кого есть чувство юмора – тот смеётся, у кого нет – раздражается, потому что ему от этого больно».

Комедия — это всегда боль. Это всегда страдания, потери, в ней обязательно присутствует какой-то разлом. Только она отличается окраской: если в трагедии зритель сочувствует герою, то в комедии он отстранён, и для него и положительные, и отрицательные персонажи – дураки. Зритель видит всю абсурдность ситуации и жизни в целом, он понимает, что всё, к чему он привязан, это большая глупость. Смеясь, он выбрасывает какой-то хлам.

По поводу «Масок» на Российском телевидении собирали худсовет. И «уважаемые» люди с какими-то званиями, занимающие высокие должности меня ругали, и к ним надо было прислушиваться. А я не прислушивался. Притворялся, что понимаю их – чтобы не выходить на прямой конфликт, а потом всё равно делал по-своему.

С эфира, правда, «Маски-Шоу» ни разу не снимали, потому что я сам относил кассеты в эфирную студию. У меня был допуск — я договорился с руководством, что сам буду вставлять рекламные ролики, потому что знаю, в какие моменты это лучше сделать. Я добавлял рекламу и относил кассеты прямо перед эфиром. Никто не успевал проверить. Потом, конечно, получал по голове очень сильно.

Обходить цензуру я научился, работая в Одесской филармонии. У меня никогда не было пиетета к критикам, худсоветам, для меня они изначально были неправы. Я считал их своими оппонентами и иногда даже врагами, которых надо было хитростью обводить вокруг пальца.

Например, «белый рояль» — яркое пятно, которое сразу бросается в глаза. Даже на телевидении я иногда к такому прибегал. В предмастер намеренно вставлял какие-то плохо снятые дубли. Мне говорили их убрать. Я хватался за что-то для меня незначимое, долго-долго сопротивлялся, изматывал противника, в итоге сдавался: «Ну, что ж, только из уважения к вам, хотя считаю, что это неправильно, я уберу это». И остальное проходило, потому что у цензоров уже не хватало времени и энергии. В жизни я не прибегал к обману, а здесь делал это ради искусства.

В 90-е бывало так, что мы приезжали на гастроли, жили впроголодь, ждали, что вот сейчас выплатят гонорары, а нам – дулю с маком. Возвращались домой без денег, непонятно как. Бывало, что мы попадали в какую-то волну, и финансово было хорошо. А потом опять плохо. Вот такими периодами мы и жили.

Было ли тогда страшно – не помню. Наверное, было. Сейчас всё это вспоминается как весёлое приключение. Нас очень любили криминальные элементы. Мы иногда присутствовали при бандитских разборках. Как-то в Воронеже играли на корпоративе, и там ранили человека, который нас пригласил.

В начале 90-х, помню, мы приехали в Москву, поселились в гостинице, и к нам пришли рэкетиры восточного типа и начали вымогать деньги. Мы им сказали: «Сейчас у нас нет. Вы приходите вечером – отдадим». Те ушли, а мы позвонили нашим знакомым московским бандитам. Что уж они сделали – не знаю, мы просто пожаловались, и нам пообещали, что трогать нас больше не будут, а остальное не наше дело. И к нам больше не приходили.

Мы часто попадали в переделки и во время съёмок «“Масок” в Колумбии». Когда поехали туда во второй раз, в 93 году, нам не дали визы — мы были запрещёнными там артистами. Пришлось делать визы в Венесуэлу, и уже оттуда ехать в Боготу автобусом.

Путешествие было как в американских приключенческих фильмах о Латинской Америке. Там и наркомафия, и какие-то партизаны, и бандиты, и воришки. Каждый день случались какие-то передряги. Слава богу, все остались живы и приключения закончились благополучно. А тогда продюсер взял с меня и Бори Барского расписки о том, что он не несёт ответственности за наши жизни и здоровье.

Мы как советские люди были заточены на одни опасности, а в Колумбии поджидали совсем другие. Мы к ним не были готовы, хотя нас инструктировали. Оказывались в каких-то самых неблагополучных районах, куда белому человеку — гринго — вообще одному ходить нельзя. Нас приглашали какие-то очень смутные компании, и мы ходили к ним в гости. В полиции оказывались.

Бывало, на нас нападали на улице. На меня, например, как-то ночью в неблагополучном районе напали 5 грабителей. Они не ожидали от меня сопротивления, разбежались в разные стороны. А я одного догнал, у него не оказалось моих денег, и я снял с него свитер — как компенсацию. Потом увидел вооружённых людей в масках и подумал, что это полиция. А оказалось, это были охранники дома с колючей проволокой. Видимо, там какой-то наркобарон жил, а мы оказались на частной территории, за линией. Парень, которого я поймал, испугался, вырвался и убежал, и я понял, что это опасно, извинился и ушёл.

Работая в разных странах, мы обращали внимание на то, как там отличается менталитет, эмоциональность, общественный вкус. Поэтому иногда получались фильмы, понятные всему человечеству. Например, когда мы второй раз приехали снимать фильм в Колумбию, там нас узнавали на улице, просто не давали проходу — настолько мы были популярны, чего в нашей стране не наблюдалось.

Вот когда в Японии снимали фильм – там был непонятен наш юмор. Хотя была одна шутка, где Боря Барский в образе ветерана дарил японцу какие-то сувениры, а тот взамен давал ему видеокамеру, ещё что-то. Потом, когда у ветерана закончились сувениры, он взял карту, вырезал и отдал Курильские острова. Тогда это было очень актуально. Японцы просили Курильские острова, власти кричали: «Нет, нет, прочь!» А народ говорил: «Да пустите японцев, мы тут живём в нищете, они придут и сделают нам рай на земле».

В нашей шутке японец просил ещё кусочек за кусочком — немного Дальнего Востока, а хорошие подарки у него кончились, и он начал ветерану предлагать начал какую-то фигню. И герой Бори Барского говорит: «Нет, Родину не продаём!» На тот момент эта шутка была циничная, нас за неё очень ругали. А в Японии — мы снимали в местном ресторане, хозяин должен был с нас взять какие-то деньги за блюда, которую мы ели в кадре. За аренду ничего не брал. А когда он увидел эту шутку, она ему так понравилась, что и за еду не взял ни копейки.

Сезоны «Маски-Шоу» 97 и 98 годов были самыми грандиозными по трюкам, гэгам, по количеству актёров и объектов. А потом случился кризис. На Российском телевидении сменилось руководство, уже не было таких бюджетов, и новых контрактов с нами больше не возникло. На другие центральные каналы нас почему-то не брали. Хотя в начале 2000-х было снято несколько эпизодов, и в сезоне 2005 года «Маски-Шоу» выходило на ТНТ.

В 1999 году мы были на гастролях в Германии, и один телевизионный немецко-английский продюсер предложил снимать «Маски-Шоу» для Европы, нам заказали пять пилотных серий. Первые два эпизода должны были сниматься в Швейцарии – «“Маски” на лыжном курорте». Сценарий был очень смешной, мы с авторской группой сами ухохатывались. Он по количеству гэгов и трюков превосходил всё предыдущее. А потом со стороны Европы всё стало сходить на тормоза. Мне показалось, что нас туда не пустили из-за скрытых профсоюзных движух. Такое ощущение, что они не захотели брать наших славянских ребят.

Позже раскололась одесская компания, соучредителями которой мы были, шла судебная тяжба. А потом город нам дал театр, о котором мы уже лет десять грезили. Стали в него вкладывать все силы, сами как архитекторы создавали дизайн, потом в год выпускали по премьере. В 2003 году театр открылся, и мы до сих пор им занимаемся. У нас у всех есть и другие проекты. Я что-то снимаю как режиссёр, играю в фильмах как актёр, плюс занимаюсь музыкой и живописью. Другой деятельности стало так много, что «Маски-шоу» для меня, наверное, перестало быть актуальным. Хотя написаны сценарии, я подавал заявки, но у телекомпаний и продакшн-студий нет такого формата.

Одна из причин закрытия «Маски-Шоу» — то, что в начале 2000-х всё телевидение вышло на рельсы мировых стандартов, которые, по моему пониманию, создаются в Великобритании. В девяностых российские и украинские каналы были независимыми. Потом появилось слово «формат», и теперь телевидение какой-нибудь страны не может создать что-то уникальное. А поскольку «Маски-шоу» — это продукт исключительно постсоветского пространства и не имеет отношения к этому новому глобалистичному обществу, мы не вписались. Может быть, если бы тогда в Германии всё сложилось, и в Англии наше шоу успешно прошло, мы бы могли стать общепризнанным форматом и продавать его как франшизу на весь мир.

YouTube тоже подчиняется правилам. Мы не знаем, кто их задаёт и для чего это делается, что популяризируется. Видим только результат. Google ещё больше всё контролирует и форматизирует. Там есть своя цензура, ещё более жёсткая, чем на Российском телевидении. У нас был худсовет, который можно было обмануть, а здесь это невозможно. Это только кажется, что в YouTube свобода. На самом деле, это не так.

Год назад мне надо было сделать выборку из «Масок» и переозвучить сцены из-за нарушенных авторских прав. Посмотрел, наверное, десяток фильмов. И был как-то приятно удивлён, даже восхищён, вдруг сам влюбился в своё произведение. Для меня это, конечно, было связано с ностальгией. Если молодёжь посмотрит, то они увидят это другим взглядом. Когда проходит время, юмор устаревает, потому что уходят какие-то вещи, на которых базировался быт и социальные взаимоотношения. Даже какие-то детали обихода: уже нет унитазов с ручкой, за которую нужно дёргать, телефонов с проводом. Юмор должен быть актуальным.

К нам в театр приходят, в основном, зрители 30+. Это те взрослые, которым родители в 90-х запрещали смотреть «Маски-Шоу», но они всё равно тайком подглядывали. Теперь приходят и говорят: «Спасибо вам большое за наше счастливое детство, это самое яркое воспоминание из того, что мы видели по телевизору». И вот, они уже выросли и приводят своих детей к нам на спектакли.

Дети смеются громче, чем взрослые, ловят кайф, хотя для них там абсолютно ничего интересного нет, мы о них вообще никогда не думали. Они смеются над какими-то совершенно другими вещами. Моему маленькому сыну пять лет, он реальный фанат «Маски-Шоу». Взрослый не будет смотреть по 5-10 раз один и тот же фильм, а дети смотрят.

Во время пандемии наш театр пять месяцев не работал и была опасность, что он закроется совсем. Мы же на самоокупаемости, у нас нет спонсоров, а нужно было оплачивать коммунальные услуги. Потом, летом, мэрия нам немного помогла, и мы какие-то дырки закрыли. С 1 июля мы снова стали работать, но зрителей приходит меньше. Во-первых, разрешают продавать билеты только через одно место, как у нас в принципе всё устроено. Плюс люди боятся заболеть. И ситуация в театре остаётся критичной.

Вообще, 2020 год был спланирован очень плотно. У меня отменились гастроли с рок-группой, хотя во всех клубах билеты уже были раскуплены, гастроли со Славой Полуниным. Отменились несколько моих выставок. И у «Масок» должны были гастроли пройти. Ещё у нас накрылся фестиваль «Комедиада», в который были вложены огромные деньги. Мы его проводили каждую весну уже десять лет. К нам приезжают лучшие клоуны мира. В один год может быть около ста участников из пятнадцати-двадцати стран.

Недавно у нас был банкет по поводу окончания съёмок сериала, в котором я играю главную роль. Тогда на Украине уже объявили карантин воскресного дня, то есть, в субботу и воскресенье все общественные заведения закрыты, и по этому поводу было очень много возмущений. А у нас как раз в воскресенье был этот банкет.

Мы сняли закрытый ресторанчик. Музыка играет, у нас выпивка, еда. И вдруг заходят полицейские в масках, с автоматами: «Сейчас мы вас оштрафуем». Подбежал продюсер: «Ребята, не надо, у нас же тут не ресторан, у нас всё по-семейному», — «Да вас тут дофига, человек шестьдесят!» И начинается лёгкий пердимонокль. Тут я подхожу и говорю: «Ребята, вы же маски-шоу. Так это я вас придумал тридцать лет назад». И тут вдруг громкий одновременный смех, съёмочная группа зааплодировала. И эти полицейские оттаяли.

Статья создана участником Лиги авторов. О том, как она работает и как туда вступить, рассказано в этом материале.

#лонгриды #интервью #юмор #лигаавторов #истории