Добровольно и принудительно: как я был солдатом-срочником. Часть третья

Финал рассказа — о дедовщине, доносчиках, воровстве и верности возлюбленных на «гражданке».

Для тех, кто пропустил — первая и вторая части.

Лет десять-пятнадцать назад по каналу РЕН-ТВ показывали памятный многим сериал «Солдаты». Там рассказывалось о некой мотострелковой части, где рядовой состав и офицеры общаются исключительно на литературном русском языке, где нет никакого «неуставняка», вымогательств и рукоприкладства. Создатели сериала пытались донести мысль, что порядки внутри солдатского коллектива полностью справедливы. Да, порой строги, но зато разумны и верны. А страдают от них только маменькины сынки и патологические доносчики.

Злая ирония состояла в том, что пик популярности «Солдат» пришёлся на середину «нулевых» — эдакую лебединую песню «дедовщины» в российской армии. На экранах показывали, как не лишённые благородства «дедушки» помогают стать мужчиной очередному неженке. А в реальности в это же время где-то под Челябинском терпел издевательства сослуживцев рядовой Андрей Сычёв.

Разумного и справедливого в армии по-прежнему хватает не всегда. И быть просто «хорошим человеком» там недостаточно. Однако и сводить к примитивному социал-дарвинизму казарменные нравы тоже будет не совсем верно.

Осталась ли в современной армии «дедовщина»? Спорящие об этом часто не понимают друг друга. Одни воспринимают «дедовщину» как конкретный вид неуставных порядков — тот, что бытовал в советской армии и российских войсках в «девяностые» и «нулевые» (его атмосферой можно обстоятельно проникнуться здесь, здесь и вот здесь). Другие — как сложившуюся порочную практику фактического неравенства солдат между собой или даже вообще любое проявление беззакония в армии. Неудивительно, что для первых «дедовщины» в войсках давно нет, а для вторых — есть, и ещё какая.

Переход с двухлетнего на однолетний срок службы по призыву во многом изменил армейские порядки. Теперь солдаты не делятся в зависимости от срока службы на «духов», «слонов», «черпаков» и «дедов» с соответствующим объёмом прав и обязанностей (вплоть до способа ношения брючного ремня). Однако неформальное иерархическое неравенство среди солдат сохраняется, и я убеждён, что это неизбежность.

Посудите сами: в закрытом пространстве принудительно собирают несколько десятков или даже сотен совсем разных молодых людей. С разных мест жительства (от Москвы до глухих сёл где-нибудь в Пермском крае или на Алтае), разной этнической принадлежности, из разных семей, с разным образованием, разными привычками и навыками.

Вдобавок, год от года в вооружённых силах растёт процент «контрабасов», солдат-контрактников, уже, как правило, имеющих опыт службы по призыву и поэтому часто смотрящих на молодых срочников свысока (здесь надо сказать, что на контракт можно перейти и не дослужив до конца год «срочки»).

Внешне все в строю кажутся одинаковыми: в одной и той же форме, одинаково гладко бритые и стриженые «под ноль». А на деле коллектив совсем разнородный. В какой-то мере устав не может объективно регулировать отношения между столь непохожими людьми. Особенно это проявляется в частях, где по штату положен многочисленный рядовой состав, и куда отбор поэтому идёт не слишком строгий: у мотострелков, артиллеристов или, например, танкистов.

На общем фоне выделяются более развитые физически и не склонные к рефлексии ребята. Как правило, это — профессиональные спортсмены (в первую очередь — знатоки единоборств), выпускники кадетских корпусов или речных училищ. Они объединяются в крепко спаянные группы (нередко — по этническому принципу), где царит незамысловатая мораль, сводящаяся к уважению к силе и презрению к слабости.

Большинству офицеров такие солдаты близки по духу, им охотно идут навстречу. Например, у нас профессиональным борцам позволили продолжить свои занятия в гарнизонном спортзале. Так они и провели почти весь год: тренируясь и участвуя в соревнованиях, без нарядов, «рабочек» и тревог.

Эти солдаты достаточно быстро адаптируются к армейской жизни и начинают управлять более покладистыми сослуживцами. Одни используют её в уставных целях, становясь потом командирами отделений или «замками», заместителями взводных офицеров, получая сержантские лычки.

Другие — чтобы «наматывать» (загонять в долговые обязательства) товарищей, навязывать им выплату дани «за защиту» и так далее. Офицеры же могут бороться только с крайностями подобного «управления», о которых сами подчинённые им сообщать не спешат — считается, что доносить («краснить», «стучать») уважающему себя солдату не подобает.

Неписанные правила «хорошего тона по-армейски» остались неизменными ещё с советских времён. К ним можно относиться по-разному, но большинство солдат живут именно по ним, оценивая своих товарищей сквозь эту призму.

— Культ чистоты своей формы и общей опрятности внешнего вида. Армия — это место, где встречают по одёжке. Солдату полагается регулярно чистить зубы и бриться, не лениться мыться при любой представившейся возможности и стирать одежду — даже если на руках и в холодной воде. Нечистоплотные получают от товарищей совершенно непрестижное звание «чухана». Эти ребята становятся первыми кандидатами на любые грязные работы.

— Навязчивая «благотворительность». В армии солдатам всегда не хватает всего. Потому если один боец разжился чем-то вкусным, ему полагается этим поделиться с товарищами.

Оказаться один на один с неким вожделенным яством в армии в принципе очень трудно. Некоторые, правда, на моей памяти пытались это сделать: ели утаённые запасы ночью в кровати под одеялом или даже в санузле над унитазом (!). Пойманных за этим делом подвергали самому жёсткому остракизму.

Считалось правильным, когда купив пачку сигарет ты сам выкуривал из неё только несколько штук (и то, оставив докурить их кому-то). Остальное «стреляли» на перекурах товарищи. Те же, кто получал из дома посылки, сами съедали из собранного родными и близкими только несколько печений да пару конфет.

Я сразу предупредил родителей и друзей, что вместо отправки посылок мне лучше делать переводы на зарплатную карту. Деньгами делиться солдат ни с кем не обязан.

— Внимание к сохранности своих вещей. Думаю, что даже неслужившие слышали армейскую присказку, которая в цензурном варианте звучит примерно так: «Нет слова „украли“, есть слово „потерял“».

В армии на воровство смотрят совсем по-другому, чем на «гражданке». Если у солдата что-то украли — считается что это следствие его же халатности (даже если он в это время спал). А если украденная вещь «уставная» (головной убор, ремень, берцы и так далее), то следует немедленно «родить» новую такую же взамен. Выявленная старшиной или офицером «недостача» в обмундировании может повлечь коллективное наказание и, опять же, остракизм от товарищей.

Обычно «роды» проходили просто и быстро: обокраденный шёл на воровство уже сам. «Хорошим тоном» только считалось красть у бойцов не из своего подразделения. А более щепетильные (или боявшиеся попасться на краже) выменивали или покупали нужную вещь у товарищей.

Крали вещи и «неуставные»: наличные деньги, мобильные телефоны, пачки сигарет, зажигалки. Вообще, в армии могут своровать абсолютно всё. У нас в батарее были даже оставшиеся неизвестными «умельцы», которые научились перекачивать зубную пасту из чужих тюбиков в свои.

— Важность внутреннего «стержня». Армейский коллектив очень разнородный, так что прожить год без конфликтов практически невозможно.

Многие в этом мире стремятся загребать жар чужими руками. Для того, чтобы пользоваться уважением у товарищей, таким личностям надо уметь говорить «нет». Принципиально неприемлемыми считаются «просьбы» вроде: помыть туалет, заступить вместо кого-то в наряд, постирать чьи-то личные вещи, отдать кому-то деньги «за защиту». Солдатская этика предписывает своё «нет» решительно отстаивать, даже если дело чревато дракой.

Последний «базовый» пункт неписанного свода правил требует особого разговора — настолько он неоднозначен и труден для понимания человека со стороны. Итак, почему в армии не принято «стучать», даже в случаях краж, вымогательств и избиений?

В вооружённых силах не любят «выносить сор из избы». Это правило касается всех уровней армейского иггдрасиля: от расчётов и отделений до целых армий и военных округов. Принято считать, что военнослужащий, какие бы он погоны не носил, должен выполнять поставленные командованием задачи. Ему не следует донимать командиров (или, тем более, другие инстанции) жалобами.

Армейская логика такова: у каждого есть и будут свои проблемы. А если каждый будет думать не над их решением, а о том, как бы оправдаться или на кого бы пожаловаться, то ничего от войск и флота не останется. Поэтому, получив соответствующий «импульс» от отцов-командиров, писаря за несколько часов воспроизводят целые тома документации, каптёры — «рожают» горы обмундирования, механики-водители — приводят в рабочее состояние совершенно убитый «камаз» или «шишигу» (ГАЗ-66).

Это правило порой работало и в пользу солдат. Например, у офицеров нашей части был негласный modus operandi: пойманных на существенном «залёте» вроде распития спиртного или «самоволки» полагалось наказывать самим, а не доводить дело до военного суда и гауптвахты. Дескать, настоящий командир всегда должен сам разбираться с нерадивыми подчинёнными.

Нелюбовь к выносу «сора из избы» — это первый аспект армейского неприятия доносительства. Есть и другие. Второй напрямую связан с упомянутой выше «перевёрнутой логикой»: обокраденный, избитый, столкнувшийся с вымогательством, с точки зрения армейской «философии», виноват в этом сам, прежде всего своей слабостью. Сильные солдаты в такие ситуации попадать не должны.

Жалуясь командиру, такой «неудачник» только ещё больше демонстрирует эту свою слабость и, следовательно, свою вину. Офицеры подобных солдат совершенно не ценят. Однажды у нас собрали любителей «стучать» и жаловаться и отправили служить в другую, по слухам, совершенно погрязшую в «неуставняке» пехотную бригаду куда-то на Урал. Причём отправили их туда одним поездом вместе с теми сослуживцами, на кого они жаловались особо рьяно.

Третий аспект заключается в стереотипной реакции офицеров на любой «сигнал». Они не всегда считают нужным досконально разбираться в той или иной ситуации, а вот наказывать — любят, притом коллективно. Один рядовой из нашего дивизиона по фамилии Макаров как-то пожаловался командиру своей батареи на кражу сотового.

В ответ капитан потом не только «прокачал» (подверг наказанию через физические упражнения) всю батарею, но и забрал у бойцов мобильные телефоны. Мол, не будет сотовых — не будет и воровства. И для сослуживцев Макарова виновником казался именно глупый в своей наивности солдат, а не оставшийся неизвестным вор или командир их батареи.

Есть особая категория срочников — «солдаты неудачи». Это те, кто просто на каком-то ментальном уровне не могут служить. До такой степени, что непонятно, как их вообще признали годными для армии.

Эти ребята (я помню пятерых подобных сослуживцев) всем своим видом и поведением показывали, что здесь они случайно. Кто-то просто молчал и часами смотрел в стену потухшими глазами. Кто-то имитировал членовредительство. Кто-то, улучив момент, сбегал из части и пытался добраться домой. Для офицеров «солдаты неудачи» служили постоянной головной болью, а для сослуживцев — объектом тихого презрения. «Психов» считалось за лучшее обходить стороной как прокажённых.

Я не специалист и не могу сказать, чем это было у каждого из тех пятерых: трусостью, актёрством, душевным расстройством или простой тоской по дому. Всех их в итоге отправили дослуживать в другие части. Там их могли комиссовать по здоровью и отправить домой.

«Настоящих» самоубийств и даже их попыток за свой армейский год я вспомнить не могу. Поэтому уже потом, на «гражданке», скепсис стали вызывать попытки в новостных сводках объяснить тот или иной солдатский суицид ссорой с девушкой. На деле, если бы каждый брошенный во время службы срочник сводил из-за неверной подруги счёты с жизнью, то армию, наверное, пришлось бы распустить.

Известия об изменах обычно мало трогали сослуживцев: спустя месяца 3–4 после призыва вся прежняя «гражданская» жизнь начинает казаться далёкой и утраченной. Ещё на «холодильнике» офицеры наставляли: мол, не женились на своей девушке, не оставили ей ребёнка, — считайте, что она уже вас не ждёт. А если вдруг она «сломает систему» — то сразу после «дембеля» идите с такой верной подругой в ЗАГС. Армейская жизнь в целом подтвердила правоту этих слов, но многих моих сослуживцев подруги всё-таки дождались.

Моя служба не была лёгкой. Описанию разного рода неприятных ситуаций, через которые пришлось пройти мне, наверное, можно было бы посвятить отдельный материал. Чего только стоят воспоминания о «работе» батарейным писарем — занятии весьма тяжёлом и порой неблагодарном, кто бы о нём что ни говорил.

В силу характера я всегда держался сам по себе — это и было в чём-то сложнее, а в чём-то — и проще, чем становиться частью какого-то коллектива. Однако у меня был и лучший друг, и несколько приятелей из разных городов, связь с которыми я держу до сих пор.

Я никогда не «стучал», но не считаю это поводом для гордости. Скорее всего, я считал последствия доносительства в тех или иных конкретных ситуациях невыгодными для себя и товарищей. Допускаю, что у других солдат могут быть ситуации, когда не «закраснить» будет себе дороже. Тогда лучше заранее договориться с родителями, девушкой или друзьями о кодовых словах в телефонных разговорах или SMS в случае опасности. С «гражданки» обратиться в военную прокуратуру проще и эффективнее, чем бы это мог сделать солдат-срочник из своей части.

Год армии по-разному представлялся мне спустя время. То он казался зияющей дырой, вырванными страницами из «книги жизни», то — непростой для чтения, но очень важной в этой книге главой, необходимой для развития её главного героя. Я не жалею о получении этого противоречивого опыта, но не считаю свой выбор единственно верным.

Статья создана участником Лиги авторов. О том, как она работает и как туда вступить, рассказано в этом материале.

#личныйопыт #армия #россия #истории #лонгриды #лигаавторов